Красный Адамант - Юлия Винер Страница 70

И только мы с Танечкой жили в двухкомнатной коробочке в высотке на самой далекой окраине. Нормально жили, все необходимое было, но похвастать особо нечем. Правда, там в квартире прихожая была, а здесь нету, зато здесь пол плиточный очень красивый.

Но больше всего мой Матитиягу удивляется, что все русим такие правые, то есть категорически не хотят палестинского государства, а хотят Великий Израиль от моря и до моря (а какое там с другой стороны море, забыл), и многие даже настаивают, чтоб всех арабов просто от живота очередью. И Матитиягу все выспрашивает меня, почему мы такие.

Как-то раз надоело мне, и я ему объяснил.

Во-первых, говорю, мы в маленькой стране жить не привыкли, а привыкли петь «широка страна моя родная». И все мы империалисты, особенно которые постарше, потому что родились и выросли в империи, хоть ее уже и нет. А империалисты всегда хотят расширяться за счет угнетенных народностей, в данном случае арабских палестинцев.

Но это не единственная причина, потому что от империализма можно и отучиться, если мешает жить. Но нам не только не мешает, а наоборот, из этого и вытекает вторая причина.

И она вот какая. Когда империя начала разваливаться, многие запаниковали и поспешно переселились в Израиль, не успели даже подумать зачем. Я-то лично не паниковал, а только под действием Тани, но многие потом жалели, тем более со временем оказалось, что и в разваленной империи как-то жить можно.

Некоторые открыто жалеют, а другие не признаются даже себе, самолюбие не позволяет, и называют просто «ностальгия». А возвращаться, как правило, некуда, потому что квартиры свои они продали, причем дешево, тут на это и комнаты не купишь. И вообще все оказалось не так и не то. И тогда получается, что жизнь свою поковеркали зря, из знакомого говна переселились в незнакомое, к тому же полный Восток, не говоря уж об иврите.

Но советский человек так легко не сдается. Люди мы идейные, как бы там ни говорили, что, мол, совок теперь не прежний и что вообще время идей прошло. Никуда оно не прошло, и мы себе идею в утешение всегда найдем, только идея должна быть крупная и могучая, а не просто «быть как все нормальные народы» — тоже мне цель! Вот тут-то Великий Израиль как раз и годится, потому что другие все идеи действительно сдохли и больше уцепиться не за что. И когда про нашу алию говорят, что она колбасная, за колбаской сюда привалила, то это правда, но не вся. Мы колбаску кушать хотим и будем, но на заднем плане всегда светит великая идея, и тогда всему есть оправдание. Тогда и фалафель понравится, и хумус, и не жаль поковерканной жизни, и даже иврит кое-как можно изучить.

Я все это изложил Матитиягу и говорю:

— Теперь понятно?

— Понятно… — говорит. — Ты мне когда-нибудь еще раз объяснишь.

38

Но только сегодня Матитиягу и не думал даже ко мне с русской правизной приставать, а совсем с другим.

Между прочим, пока я гулял и на обнаженные части любовался (плечиков и спинок голых тоже полно), настоятельной потребности в перкосете не ощущал. Неужели эти капли таки действуют? Вспомнил и опять капнул. Но знаю, что перкосет понадобится, и иду в аптеку к Инессе. Увидит мой ходунок, не может быть, чтоб не смягчилась, тем более она, кажется, вышла замуж.

Пробиваемся мы с Ициком через толпу, народу полно. Канун Йом-Кипура, когда начинается пост, будет только через два дня, но люди начинают готовиться загодя, рыбу закупают для гефильте фиша, мясо, рис, приправы для национальных восточных кушаний, фрукты-овощи, вообще все, чтобы загрузиться как следует перед самым постом, а после поста и еще лучше. Закупаются, как к осаде готовятся, а и всего-то на пару дней, включая пост.

Хотя стараются ходунок мой не толкать, но страх меня берет жуткий, проклинаю себя, что с битым своим стеклянным скелетом полез в такое столпотворение. Чувствую, что необходимо передохнуть, а впереди как раз лавочка Матитиягу.

Оторвал я его от газетки, он обрадовался, поохал надо мной, как положено, порасспрашивал про ногу, но я вижу, что ему только воспитание не позволяет сразу заговорить про другое. Сперва налил мне кофе, Ицику в горсть насыпал какой-то картофельной гадости из пакетика и говорит:

— Ну, рассказывай.

— Да что рассказывать, — говорю, — чего я такого в больнице мог увидеть.

— А кроме больницы?

— Кроме больницы? Остальное ты все, — говорю, — в газете прочел. Теумим вот, близнецы американские…

— Да ладно тебе, теумим, — говорит, — ты про главное расскажи.

— Про главное? — Неужели он про Татьяну узнал? Нет, не может быть, откуда. — Какое еще главное?

Обиделся.

— Скрытные вы все, — говорит, — никогда ничего не расскажете.

— Да о чем ты? У меня вот сейчас главное — до аптеки дотащиться и лекарство купить.

— Уж наверно, — говорит и губы поджимает. — Весь шук об этом толкует, а ты не знаешь.

— Ей-богу, — говорю, — не знаю, о чем весь шук толкует. И какое это имеет ко мне отношение.

— А такое, что ты в этом доме живешь и все должен знать.

Я чуть с табуретки не свалился.

Неужели про камни? И все уже толкуют?!

Так и есть.

До шука, оказывается, дошло много разных слухов, но только вот именно слухов. Не то полиция клад у меня во дворе ищет, не то уже нашла, или нашла не полиция, а хозяин ресторана с официантом, или не нашли, а спрятали, или спрятал один, а другой нашел и украл, схватились между собой из-за этого и кокнули друг друга, и где теперь клад — не известно. Точно знают одно, а именно что кокнули, потому что про это даже в новостях по телевизору было, про взаимное убийство, но про причину было сказано — пока неясна, криминогенные, мол, разборки, и ведется расследование. А я и телевизора-то эти дни почти не смотрел.

Ицик стоит, уши развесил, даже картошку свою грызть перестал.

Вот такие пироги. Называется — никто никогда ничего не узнает!

39

Я там в лавочке у Матитиягу слегка того, свалился-таки с табуретки. От слабости, все же первый раз вышел, и от жары, но больше всего, наверное, от шока. Весь базар про мои камни болтает!

Не то чтобы стал совсем без сознания, но весь как ватный.

Ицик сбегал за Йихьей, они вместе с Матитиягу притащили меня домой. Про аптеку я начисто забыл, вспомнил только дома, и хрен с ней, думаю, а вместо этого покапал под язык из темной бутылочки.

И как только я чуть-чуть очухался и проводил приятелей, то сразу решил, что больше со всей этой историей с камнями дела иметь не хочу. Категорически и окончательно. И даже парочку мою дожидаться не буду, пусть до Йом-Кипура все из дому уйдет. Там в интернете, в этом красном «призыве», есть адрес этой страхкомпании, сейчас найду его, выну камни, запакую в картонку и пошлю посылочкой по обычной почте. Дойдет — их счастье, а не дойдет — мое дело маленькое, и плевать. Никакого номера счета писать не буду, да и не знаю я его. И обратного адреса не дам, а их адрес — вырежу буковки из газеты и приклею. Чтоб никаких следов.