Браслет с Буддой - Инна Бачинская Страница 7

Эмма покачала головой.

– Может, чаю или кофе? – спросила после небольшой паузы. – Я не знаю вашего отчества…

– Можно Александр. Спасибо, Эмма. Кофе. Потом. Покажите, что не на месте.

– Это в гостиной. Пойдемте.

Она пошла вперед. Он шагнул следом.

Гостиная была довольно большой, в желто-зеленых тонах. От светлой пестроты казалось, что комната залита солнечным светом. Шибаеву это зрелище навеяло картинку омлета с зеленью – фирменного блюда Алика. Желтый паркет, бледный бежевый с зеленым ковер на полу, гардины в тон, светлая мебель. Ощущение удивительной сбалансированности всех предметов, идеальный порядок, каждая вещь на своем месте. Ни раскрытой книжки, ни сдвинутых подушек на большом желто-рыжем диване, ни конфетного фантика на журнальном столике. Цветы на подоконнике, крупные белые и лиловые грозди, почти без листьев. Шибаев подумал, что цветы искусственные.

– Вот! – Эмма показала на полувыдвинутый ящик серванта. – И гардина – видите, отодвинута. Я думаю, он смотрел на улицу… Теперь как подхожу к дому, всегда смотрю на окна. Однажды показалось, что шевельнулась гардина, так я полчаса сидела на лавочке, а потом поднялась вместе с соседкой, позвала ее посмотреть мой новый жакет. Пока она смотрела, я пробежала по квартире, даже под кровать заглянула… Я, наверное, сойду с ума! – Она серьезно смотрела на Шибаева, и он снова отметил, что глаза у Эммы удивительно синие. – А ночью вообще! Днем много шума, машины, телевизор, даже лифт, а ночью такая тишина, что прямо мороз по коже. Страшно! Укроюсь с головой, дрожу вся и думаю: скорей бы утро. И понимаю головой, что нет никого, а страх не отпускает.

Она замолчала. Молчал и Шибаев, не зная, что сказать. Не умел он утешать перепуганных женщин. Алик Дрючин умеет, а он, Шибаев, не умеет. Адвокат сейчас разлился бы соловьем, взял за ручку, погладил по плечику. Попытался остаться на ночь, исключительно в душеспасительных целях… Прохиндей.

– И журнальный столик сдвинут, смотрите, вот след от ножки! – Эмма указала на едва заметную вмятину на ковре. – Я ничего не трогала, побоялась. Как увидела, так застыла вся, пошевелиться боюсь, а вдруг, думаю, он еще здесь! Вот, видите?

Шибаев присмотрелся – действительно сдвинут.

– Что-то пропало? – спросил.

– Нет, все на месте. Я проверила.

– Вы сказали, запасные ключи от входной двери у соседки? Она не могла?

– У соседки. Ну что вы! Я ее сто лет знаю. Не могла, даже не думайте. Еще на работе, в сейфе. И у меня с собой, конечно. После развода я хотела поменять, но подумала, что нужно менять сразу с дверью, ну и еще… – Она замялась.

Шибаев отметил заминку и тут же спросил:

– После развода у вас кто-то был?

– Мы встречались… Учились когда-то вместе. Он женат. Три месяца всего…

– У него были ключи?

– Нет. Он просто приходил. Он хотел, но я не дала… ключи.

– Кто такой?

– Работает в налоговой, помог мне со справкой… Ну и стали встречаться.

– Когда это было?

– Зимой. Полгода назад.

– Почему вы расстались?

– Да как-то так получилось… Не знаю. У него семья… Жаловался на жену, чуть не плакал. Он мне помог, а потом напросился в гости. А жена как-то узнала. В мае еще. С тех пор никого не было.

– Анонимный звонок?

Она вспыхнула, пожала плечами и отвела взгляд.

Хитра! Шибаев ухмыльнулся. Алик Дрючин называет это силой слабых. Понимай – хитрость. А куда деваться? Если он ей никак, этот мужик из налоговой, а послать боится.

Он рассматривал ее, пытаясь понять, что за человек перед ним. Алик задолбал его языком жестов, нудно объясняя всякий досужий чих. «Запрокинутая голова – вызов окружающим; свисающая вниз голова – слабость, безволие. Прищуренный взгляд – хитрость, коварные планы и злой умысел».

Ну-ка, Дрючин, давай, изобрази свисающую голову, причем свисающую не вверх, а вниз, издевался Шибаев, а сожитель кричал, что он отстал от современных трендов в науке и ни хрена в тонких материях не понимает по причине толстокожести и узколобости.

Эмма отвела взгляд и покраснела. Не нужно разбираться в языке жестов, чтобы понять: неловкость и стыд. Сама позвонила жене любовника. Поняла, что он понял. Хитрая и в то же время наивная, не хабалка…

– Кофе? – спросила она, поднимая на него глаза. Сильно накрашенные, очень синие, с длинными ресницами. Красивые глаза.

– Да. Спасибо. Покрепче, с сахаром.

Она с облегчением выбежала из гостиной…

…Они пили кофе. Кукольный сервиз на журнальном столике. Печенье и конфеты в ажурной металлической вазочке. Кофе был слабый, настоящий дамский кофе. Алик такой любит. Еще туда полагается пол-литра сливок и кило сахару.

– Может, покушать? – спросила Эмма. – У меня есть мясо. Хотите?

Шибаев вдруг почувствовал пустоту в желудке и представил себе большой кусок жареного мяса. Сглотнул и кивнул, сомневаясь – не надо бы, не в гости пришел, достаточно кофе. Но Эмма уже снова выбежала из гостиной. Он, все еще сомневаясь, пошел следом и сказал ей в спину:

– Давайте на кухне. Помочь?

– Ну что вы! – Она обернулась, стрельнула глазами, смутилась. – Садитесь, Саша.

Не Александр, а Саша. Алик Дрючин сказал бы – она на тебя запала, Ши-Бон, не теряйся!

Он наблюдал, как суетится Эмма, достает из холодильника отбивные, кладет на сковородку. Отбивные начинают шипеть, по кухне плывет такой сумасшедший запах, что пустота в желудке приобретает космические размеры, превращаясь в черную дыру. Он пытается сопротивляться и начинает искать, к чему прицепиться… Из принципа. Под девизом «нас вашими отбивными не возьмешь». Алик называет это духом противоречия, на самом же деле – элементарная упертость. Что есть, то есть. Кто без греха, возьмите камень.

Он обводит кухню внимательным взглядом. В кухне идеальный порядок; в холодильнике идеальный порядок… Не иначе, выносила супругу мозги: не туда сел, не там стал. Он и сбежал. Что и требовалось доказать. Хотя нет, сбегают не поэтому. Лично он, Шибаев, сбегает… А почему, собственно, он сбегает? Насилие! Семейное насилие. Ломание через колено. Она считает, что знает лучше, что ему нужно. И ломает. Еще скука. Смотришь на нее – и скулы сводит. Губы шевелятся, все время шевелятся, над верхней – милые усики. Зудит и воспитывает, замечает взгляд, затыкается и спрашивает: что? Ничего. Разве расскажешь… Он вздохнул.

Мясо… Отбивная. Вкуснейшая. Запах… до слез! Алик тоже умеет отбивные, но они не пахнут так соблазнительно. И черный хлеб. Одинокие женщины, как правило, не готовят, перебиваются хип-хап, как говорит Алик – шоколадкой и мороженым. Кухня – тот же театр, нужны зрители. Нет зрителей – нет театра. А у Эммы отбивная. Если хорошенько поискать, то можно не сомневаться, что найдутся и борщ, и тушеные баклажаны… Шибаев вздохнул.