Ремейк кошмара - Антон Леонтьев Страница 7

И делающие с жертвами что-то очень и очень нехорошее…

Думать о том, что же именно делали подобные маньяки со своими жертвами, Юлия решительно не хотела, но в голове возникли картинки, одна страшнее другой. Она снова заплакала, одновременно отхлебывая воду из бутылочки. Что же, по крайней мере, гидробаланс организма находился более-менее в норме.

Из-за этой глупой, точнее, совершенно идиотской мысли она начала смеяться, а потом поняла, что у нее самая настоящая истерика.

Впрочем, посмотрела бы она на любого мужика, который бы оказался на ее месте, в лапах маньяка. Нет, судя по всему, даже маньяков!

Юлия убедилась в том, что бутылочка пуста. В животе заурчало, она поняла, что ей ужасно хочется есть. Однако идти к двери, барабанить по металлической поверхности и дожидаться появления Квазимодо ей как-то не хотелось.

Потому что — кто знает — вдруг вместо него на пороге окажется этот самый Великий Белк.

Юлия — несмотря на то что находилась в темноте, — закрыла глаза и, усевшись на полу, задумалась. Кем был этот Великий Белк?

В голове вспыхнула картинка — гигантская монстрообразная белка, которая, подобно кенгуру, прыжками и с жуткой ухмылкой передвигается по коридору, держа в когтистой лапе окровавленный топор.

Юлия хихикнула, потом снова всхлипнула. Нет, речь шла не о животном, а, безусловно, о человеке.

Великий Белк грядет.

С чего она взяла, что это белк, то есть белка мужского рода. И долго думала над тем, как называется, собственно, самец белки. А самец мухи? Или бабочки? И вообще там имеются самцы? У бабочек, вероятно, нет, ведь они становятся таковыми из гусениц. А есть ли гусеницы-самцы и гусеницы-самки, Юлия понятия не имела. А вот мухи-самки, откладывающие яйца, имеются. Значит, есть и мухи-самцы, а самец мухи, это, что ли, мух?

Запретив себе думать о подобной ерунде, Юлия вдруг вспомнила, что в «Московской саге» Василия Аксенова в самом деле имелся белк. Только не великий, хотя как посмотреть — белкой, точнее, белком после своей кончины в человеческом обличии стал не кто иной, как вождь первой в мире пролетарской революции товарищ Ленин, и глава так и называлась — «Перескок белка».

Юлия поежилась. Но если это так, то куда занес ее собственный перескок? И почему, собственно, белк? Может, она неправильно поняла Квазимодо, шепелявившего и выражавшего свои мысли весьма непонятно. Но нет же, он так и сказал: «Великий Белк грядет».

Значит ли это, что концепция писателя Аксенова правильная и люди после смерти становятся белками?

После смерти… Умирать Юлии совершенно не хотелось. А если все же придется, то не сейчас и точно уж не здесь, в этом мрачном бункере, в лапах невесть каких безумцев.

Юлия вспомнила другого литературного персонажа — Бармаглота из «Алисы в Стране чудес». Это ведь тоже был монстр, изображавшийся разными художниками по-разному: то в виде огнедышащего дракона, то некого подобия динозавра. Да и, в зависимости от переводчика, это существо из английской сказки звалось то Бармаглотом, то иначе. Не было у этой твари ни точного имени, ни облика…

Юлия похолодела, вдруг чувствуя, что ухватила нить верной мысли, однако быстро убедилась, что клубок упорно не желал разматываться.

Она вернулась к своим предыдущим размышлениям. А что, если она просто поняла Квазимодо неверно. Может, это не белк, а бэлк? Она попыталась переставить буквы, потому что, не исключено, это был какой-то шифр. Но что такое в таком случае клэб или клеб? Неправильно написанный хлеб?

Блэк? Уже лучше. По-английски это значит: «черный». Только при чем тут английский?

А может, «белк» — это иностранное слово? Если так, то Юлии оно ничего не говорило — а вдруг это какой-то древний вымерший язык или язык существующий, но малораспространенный? Что тогда?

Она попыталась переставлять буквы. Лкеб? Бекл? Елкб?

Юлия устало вздохнула. Нет, все это не имело ни малейшего смысла. Как и то, что она оказалась в бункере, охраняемом Квазимодо, который с ужасом ожидал какого-то грядущего Великого Белка.

А что, если это псевдоним, вернее, кличка или что-то в этом роде? Например, у всех этих рэперов, устраивавших баттлы, которых Юлия не выносила на дух, тоже были непроизносимые имена, составленные зачастую частично из русских и латинских букв.

Или, может статься, что Великий Белк — это известная медийная личность, о которой она, в силу того, что редко смотрела телевизор, не имеет понятия.

Юлия задумалась, желая припомнить, как часто смотрит телевизор и с чего она вообще взяла, что делает это редко.

В голове вдруг словно щелкнуло, и она вспомнила — ну конечно же имелся же этот околополитический комментатор и демагогический иллюзионист-агитатор, вальяжный и велеречивый, любящий дорогой коньяк и пестрые вязаные безрукавки. Господин Бэлкловский, то ли Светозар, то ли Святослав. Она в машине частенько слушает радио, на котором он каждый божий день с юмором и постоянными подколками что-то объясняет, напускает туману, в основном крайне изобретательно мороча слушателям голову, подобно пифии вещает, то и дело ссылаясь на свой любимый зороастрийский календарь, по которому якобы можно моделировать всю мировую историю вообще и российскую историю в частности.

Неужели это он ее похитил?

Юлия отмела эту еретическую мысль, однако настроение у нее заметно улучшилось. Какое-то время она думала над тем, есть ли в зороастрийском календаре год или месяц Белки. Или, быть может, Великого Белка?

Кто же, черт побери, он есть?

В этот момент дверь громыхнула, и Юлия от ужаса подскочила, уверенная, что своими мыслями привлекла Великого Белка и что он, чьего появления Квазимодо так боялся, заявился в подвал.

Чтобы съесть ее.

Хорошее настроение как ветром сдуло, Юлия дала себе зарок, что просто так не сдастся и будет бороться за свою жизнь до последнего, даже если этот Великий Белк окажется не человеком, а в самом деле сказочным монстром наподобие того же самого Бармаглота или склизких зубастых «Чужих» из одноименного фильма.

Но на пороге стоял Квазимодо, державший в руках старый полосатый матрас.

— Это для тебя! — произнес он, пронося матрас в камеру и укладывая его на бетонный пол. А затем он повернулся к Юлии и вручил ей тапочки огромного размера, наверное, свои собственные — потрепанные, малинового цвета.

Однако важен был не подарок, а внимание. Юлия быстро нырнула в них. В тапочках было тепло и уютно. Женщина обхватила шею Квазимодо и поцеловала его в щеку.

— Спасибо тебе! Можно я буду говорить «ты»? Ты очень хороший!

Квазимодо расцвел, а Юлия почувствовала, что ей делается стыдно. Она ведь поцеловала его в щеку и теперь расхваливает с одной-единственной целью: чтобы усыпить бдительность своего тюремщика, завязать с ним добрые отношения и использовать все это для организации побега.