Дело о бюловском звере - Юлия Нелидова Страница 7

— Значит, мы прямиком к его высокопревосходительству? — вырвалось как-то само собой.

— Не обессудьте, дорогой гость. Приказ — доставить ваше благородие тотчас по приезде.

Руки снова задрожали. Первым порывом было — возразить. Но ведь за тем и ехал, чтобы лечить старого вояку. Пришлось смириться, хоть встречаться с генералом прямо сейчас, без подготовки ох как не хотелось.

— Много, говорите, докторов п-перебывало. — Он вытер мокрый лоб платком. — А как же вы на Ларионова вышли? Барыня ваша сама в Петербург ездила…

— Так по родственным делам ездила-с. Ведь Ларионов родственником будет Аристарху Германовичу. Брат ее благородие второй супруги, покойной Марии Михайловны.

— Ага, — пробурчал под нос Иноземцев. — Вторая появилась. Так что же он с женами-то делает?

— Простите, не расслышал, ваше благородие.

— Нет, это я о своем… Лаврентий Михайлович не сказал, что направляет меня к вам по просьбе родственницы. Однако для меня большая честь.

Он хотел спросить, правда ли, что Аристарх Германович предпочитает человеческие сердца на завтрак, обед и ужин, но что-то его остановило. Нелепость какая! Не стал бы Ларионов посылать его к людоеду.

Наконец миновали готическую анфиладу, по винтовой лестнице поднялись на самый верх башни и предстали перед дверью, за которой уже лежал прикованный к постели гроза всей Т-ской губернии.

С замиранием сердца Иван Несторович проследовал за камердинером. Тот, не постучав, тихо нажал ручку и на цыпочках скользнул внутрь.

Круглая комната, обитая красным шелком, с мебелью из красного дерева, красными светильниками и огромной кроватью под красным же балдахином, тонула в полумраке. Сердце Иноземцева замерло. Ему вдруг представился страшный хищник, который, тяжело дыша, вжался в угол перед прыжком. Из зловонной оскалившейся пасти между острыми клыками стекала слюна. Когтями он скреб под собой пол…

Молодой человек ощутил острое нежелание быть съеденным и был готов броситься наутек.

Но тотчас устыдился этого. За порог Иноземцев ступил так, словно шагнул в геенну огненную и заранее распрощался с жизнью.

На белых простынях и подушках лежал хозяин в ночном колпаке, до самого подбородка накрытый теплым стеганым одеялом.

Да какой же это немец? Из-под колпака торчали иссиня-черные волосы, овал лица был черен, как у арапа. При приближении Саввича с Иноземцевым спящий вскинул веки, и под ними обнаружились миндалевидные глаза цвета золотисто-охряного, янтарного. Ивану Несторовичу на мгновение показалось, что он уже встречал человека с таким необычным взглядом, но догадка тотчас померкла, затерялась в подсознании, оставила неясный след, как змея, ушедшая в песок. Иноземцев попытался ухватить ее за хвост. Может, в выражении глаз хозяина и слуги имелось сходство? Нет, не то.

— Кого ты привел, болван? — раздалось в двух шагах. — Этот мальчишка и есть врач?

— Да-с, — поспешил с объяснениями камердинер, но договорить не успел.

— От Натали иного и не стоило ждать. — Тимофеев разочарованно вздохнул и отвел взгляд. У Иноземцева отлегло на душе. Услышав голос пациента, он не то что обидеться — он понять не успел, о чем речь: душа ушла в пятки, колени подогнулись. Но этот вздох все вернул на свои места, и Иноземцев, отбросив предательский страх, взял себя в руки.

— Иван Несторович Иноземцев, — представился он. — Ординатор… бывший ординатор хирургического отделения Обуховской больницы.

— Желтого дома, что ль? Вот те на. А что кончили?

— Академию Петербургскую медико-хирургическую… Военно-медицинскую императорскую… Ее давеча переим-меновали.

— Императорскую, надо же! А отчего, доктор, бледный такой? Испужался, что ли?

Иноземцев опустил голову.

— Нечего меня бояться, я докторов не ем. — Генерал причмокнул языком. — Да и что с тебя возьмешь? Погляди, какой костлявый. Ха-ха!

Раскатистый смех хозяина зазвенел в хрустальных светильниках. Легкие здоровы, решил про себя Иноземцев и отважился наконец открыто взглянуть на старика. Да тот и на старика не походил. Лицо молодое, смуглое, черты ровные, не обвисли.

— Ты, я вижу, сударь, пока доехал, таких сказок наслушался — могу представить. Садись. Саввич, будь любезен, кресло профессору.

Иноземцев не заметил, как опустился в ловко поданное камердинером креслице. Пальцы судорожно сжимали ручку медицинского чемоданчика, смешно подпрыгивающего на коленях.

— Ой, бледный-то какой. Да не дрожи уж.

Генерал прикрыл глаза и устало зевнул.

— Ладно, будет. Чтобы хоть как-то облегчить твое будущее существование, надеюсь, недолгое, расскажу свою историю. Я бывал в Ашантии, это в Африке. Истинная правда, что уж греха таить. Вскружила мне голову золотая лихорадка, решил попытать счастья. Пришлось даже пойти волонтером в английские войска, чтобы отыскать лазейку и кусочек золотоносной земли добыть. Все вроде ничего — и шашкой помахал, и копи приобрел близ Обуаси. Старателями обзавелся, фирму запатентовал — «Бюлов Диамондс». Только климат там жаркий, по болезни вынужден был вернуться. А здесь, на родной земле, меня ждала расправа, какая в самом страшном сне не приснится. Такой скандал! Чтобы генерал от инфантерии, кавалер ордена Святого Георгия на алмазный прииск бежал и британское подданство получил — это вам не ночные собрания народовольцев. Но все по порядку. На черном континенте я попал в плен к ашантийцам. Ничего не помню, но, говорят, всю зиму провалялся без памяти. Где — неведомо. Один раз только открыл глаза, вижу: звездное небо надо мной нависло, вокруг костры, тени пляшут и барабаны бьют. Дернулся, а руки-ноги крепко к чему-то приторочены. Рот открыл, чтобы крикнуть, — и снова в забытье провалился. В следующий раз, когда очнулся, надо мной английский доктор колдовал. Стало быть, в нашем, в аглицком лагере я оказался. Сказали, у ставки главнокомандующего нашли. Как? Никто не понял, туземцы к лагерю на десять верст подойти боялись. Голым нашли, с побрякушкой на шее. Саввич, покажи доктору амулет.

Лакей тотчас поднес Иноземцеву клочок рыжей шерсти на бечевке.

— Потом, — продолжал парализованный, — мне один исследователь африканской культуры та-акое порассказал — волосы на голове зашевелились. Будто я стал жертвой древних ритуалов ашанти, будто узрели они во мне кровь далеких предков и решили одарить этаким сюрпризом. Припомнить бы те слова ученые… — Генерал зажмурился. — Словом, сделали они меня бессмертным кровопийцей — боудой, вроде оборотня. Днем — человек, а ночью — гиена. По их преданию, если я кровушку пить не буду, сразу и сгину. Я, разумеется, плюнул, сказки, мол, и стал дальше жить. Но не прошло и недели, как мне до того скверно сделалось, что я, припомнив слова доктора Рида, испугался и снова, как в далеком детстве, в Господа нашего Иисуса Христа верить стал, по утрам и вечерам молился. Утром молюсь, а во время вылазок так и млею, когда в рукопашной руки-ноги с кровавыми фонтанчиками в разные стороны разлетаются. Видите, комнату как велел обставить? Цвет этот хоть как-то усмиряет безумные порывы.