Мудрая змея Матильды Кшесинской - Елена Арсеньева Страница 7

Молодой человек оказался весьма привлекательным: высокий, широкоплечий, стройный, белокурый, голубоглазый. Но нет, типаж «Зигфрид» Алене с некоторых пор решительно разонравился. У нее был кавалер именно такого типа, расстались они не слишком дружественно, и сейчас требовался тайм-аут, прежде чем снова начать строить глазки голубоглазым красавцам. С другой стороны, черноокие брюнеты ее тоже не привлекали, поскольку самая большая любовь ее жизни была связана именно с таким брюнетом, и сердечная рана, нанесенная этим секс-символом, судя по всему, будет ныть пожизненно. Одним словом, ярким блондинам и брюнетам Алена Дмитриева с недавних пор предпочитала шатенов умеренных тонов – просто чтобы разнообразить палитру увлечений. Ей было глубоко плевать, что в последнее время большинство интересных мужчин неожиданно сделались младше ее (время иногда проделывает с мужчинами такие странные вещи). По-прежнему кавалеры гонялись за Аленой Дмитриевой, а не она – за кавалерами.

Справедливости ради следует сказать, что наша ослепительная героиня тоже оставила Зигфрида равнодушным. Он удостоил ее лишь беглого взгляда, но та, другая дама, мигом взяла его в оборот. Однако он весьма ловко уходил из-под обстрела, то и дело переводя разговор на красоты пейзажа и местные достопримечательности. Дама оказалась неплохо о них осведомлена и сообщила туристу – а молодой человек, как выяснилось, был не кем иным, как немецким туристом, вот откуда его жестковатый акцент – массу интересного. Уткнувшаяся в книжку Алена иногда даже забывала переворачивать страницы – так увлекли ее подробности славного прошлого Тоннера, Нуайера, Осэра, Невера, шато Танле, посещение которого когда-то едва не стоило ей жизни ^[13]…

В конце концов дама, трещавшая без умолку все два часа пути, утомилась и решила сделать паузу.

– А что вы можете рассказать о Муляне, мадам? – осторожно нарушил тишину блондинистый альман ^[14].

Алена быстро глянула на него поверх книги и только сейчас заметила, что у этого большеголового и довольно высокого молодого человека изящные, почти девичьи уши с крохотными мочками и тридцать восьмой, не больше, размер ноги.

Невольно вспомнилось, как Брюс Уиллис говорит в «Крепком орешке»: «Из всех террористов в мире мне попался тот, у которого ноги меньше, чем у моей сестры!» Она с трудом подавила усмешку.

Хотя увлеченные друг другом собеседники не обращали на нее ни малейшего внимания. Возможно, увидев на обложке кириллицу, они решили, что соседка французским не владеет, и с этой минуты она как бы перестала для них существовать. Алена, которая знала Мулян как свои пять пальцев, мстительно молчала.

Как оказалось, соседка по купе тоже отлично знала Мулян и бодро сообщила, что это всего-навсего деревушка, которая оживает только летом, а зимой там остаются немногочисленные фермеры, владельцы окрестных полей, а все остальные уезжают в Дижон, Лион и другие более или менее крупные города, где можно найти работу. В Муляне нет ни кафе, ни магазинов, ни отеля, ни школы, даже старая церковь там открывается только на Рождество и на Пасху. Лучше всего мсье Зигфриду… Алена чуть не расхохоталась: надо же было попасть так в яблочко! Имя, кстати, довольно старомодное; наверное, в Германии, как в России и во Франции, пришла мода на старину, отсюда все эти Федоты, Тристаны и Зигфриды. Да, так вот, лучше мсье Зигфриду остановиться в милом городке Нуайере, известном своими соборами, великолепными старинными зданиями в бургундском стиле, а также брокантами, которые там регулярно проходят. Она сама живет в Нуайере и охотно покажет все достопримечательности. А в Муляне делать совершенно нечего!

У Алены язык чесался от желания вступиться за обожаемый Мулян, но, строго говоря, дама была абсолютно права. И магазинов там нет, и в школу немногочисленных детей возят в Нуайер за шесть километров, и зимой, наверное, от тоски можно помереть… Но пару недель, которые Алена пробудет в этом восхитительном месте, она будет совершенно счастлива! А те, кому Мулян не нравится, пускай нервно курят в сторонке.

Поезд стал замедлять ход, приближаясь к Тоннеру. Алена выскочила в коридор, первой сошла на перрон и немедленно облобызалась с замечательным добряком Жильбером. Здесь вообще все напропалую друг с другом целуются – правда, не троекратно, как принято у нас, и не однократно, как, скажем, в танго-сообществе, а четное число раз – дважды или четырежды. Потом она забежала в супермаркет, чтобы запастись продуктами на ближайшие дни, и уже через четверть часа «Рено» Жильбера мчался к выезду из Тоннера.

– Через Френ или через Самбор? – весело спросил Жильбер, с удовольствием поглядывая на Аленино счастливое лицо – он-то вполне разделял ее обожание страны Мулянии.

– Через Френ! – выбрала Алена, которой очень нравилась эта деревушка в пяти километрах от Муляна. Во Френе прекрасное, пускай и заброшенное старинное аббатство и небольшая школа верховой езды.

На выезде из Тоннера они миновали ангар с вывеской «Прокат автомобилей, мотоциклов и велосипедов Обен & Фрессон». У открытой двери стоял небольшой красный «Пежо», и его, к удивлению Алены, придирчиво оглядывал не кто иной, как мсье Зигфрид.

Хозяин проката, румяный лысый толстяк в защитного цвета жилетке с множеством карманов, заметил машину Жильбера, приветливо махнул, и Жильбер в ответ нажал на сигнал. Зигфрид вздрогнул, обернулся с недовольной миной, но «Рено» уже умчался, и Алена сразу забыла о недавнем попутчике. Он принадлежал прошлому, а ее интересовало будущее – Мулян!

До деревни долетели за какие-то четверть часа, едва успев обменяться новостями. Все соседи живы-здоровы, американцы Марк и Труди уехали на несколько дней в Париж, но скоро вернутся, Жозефина, слава богу, выздоравливает, Филипп наконец женился, балует жену непомерно, даже лошадь ей купил…

Но вот, лихо затормозив, Жильбер выгрузил Алену и ее багаж рядом с домом Детур, сунул ей ключи, сказал, что газ и воду он уже включил, так что все в порядке, снова расцеловал нашу героиню, попросил прощения за спешку – и умчался в соседний дом, откуда уже через пять минут выехал в другом направлении. Жаклин, его жена, только успела махнуть Алене из окна и послать воздушный поцелуй – видно, соседи и вправду спешили, не до реверансов и обычного политеса.

Алена не обиделась – все ее внимание целиком занял дом. Сейчас она смотрела на этот давно знакомый двухэтажный дом, буквально вытаращив глаза, как будто видела его впервые.

Отчасти так оно и было. Конечно, Морис и Марина рассказывали, что сделали в загородной резиденции небольшой ремонт. Но о том, что исчезла главная ее примета – голубой фасад, и словом не упомянули! Из-за этого фасада дом в округе получил имя maison bleue, «голубой дом», и история его стала местным преданием.

Дело в том, что один из предков Детура, Шарль Барон, участвовал в сражениях Первой мировой войны. Готовясь к встрече героя после победы, родственники решили покрасить фасад в цвета французского флага: голубой, белый и красный. По неведомым причинам намерения изменились – может, просто не нашлось белой и красной краски. Шарль Барон въехал на празднично украшенной повозке в родную деревню и едва не рухнул без чувств: фасад его дома ярко голубел. Все оставшиеся годы мсье Барон безуспешно старался отмыть, отскрести, оттереть и любыми другими способами отчистить изуродованный фасад и принуждал к этому же чад и домочадцев. После смерти мсье Барона наследники бросили это бесполезное занятие, уж очень стойкая краска им досталась – она так и въелась в штукатурку. И вот только теперь Морис вернул родовому гнезду первозданный вид. Исчезли и полуоблупившаяся со временем штукатурка, и все следы голубой краски.