Убийство из-за книги - Дженнифер Роу Страница 7

Сол вздохнул. Интересно, пытался ли Брайан Берри хоть когда-нибудь разобраться в своих чувствах, публикуя эту дикую чушь? А если бы Фред Маннерз был автором «Берри и Майклз», неужели Брайан все равно согласился бы издать пасквиль Барбары Бендикс? Вполне возможно. Не стоит питать иллюзий насчет издателей, а Брайан при всем своем обаянии умел быть безжалостным, когда наступали трудные времена. Не то что его отец – тот был джентльменом во всех смыслах слова.

И вот теперь Брайан стал изгоем. Его не спасли ни обаяние, ни жестокость. Акционеры предпочли ему деньги.

Сол Мердок позволил себе на минуту погрузиться в приятные размышления о людской глупости. И вдруг еще одно знакомое лицо без приглашения всплыло перед его мысленным взором. Нежное заостренное личико, загадочная улыбка, подбородок, опирающийся на две ладошки. Тилли Лайтли. Тилли Лайтли, какой он знал ее двадцать лет назад. Он нахмурился. Тилли Лайтли, хорошенькая, как картинка, и черствая, как сухарь. Как он мог так сглупить?

Бог свидетель, друзья пытались образумить его. Но он уже был очарован всем сразу: порхающей неуловимостью тонкого тела, цепкостью хищных маленьких рук, нездешней своенравностью, которая прикрывала, словно ширмой, непоправимо заурядный ум. Тилли была из тех, кто, входя в комнату, усаживается прямо на пол, с непосредственностью очаровательного ребенка пренебрегая стульями. Тилли, вольная духом, никогда не бродила по пляжу – она носилась, раскинув руки.

И он пленился всем сразу! Он обезумел. Тилли и Сол, плечом к плечу против целого мира, – они качались на качелях в парке, писали тексты на пляжном песке на закате, жевали купленную навынос китайскую еду, излучали любовь, лежа на потертом ковре с цветочным узором на полу его спальни.

В то время она рисовала. И писала стихи. Вспоминая об этом, Мердок поморщился. Тилли без конца что-то царапала и черкала, скрючившись, как бродяжка, в углу где-нибудь на вечеринке или в кафе. И непрестанно говорила вполголоса, словно секретничая, когда они оставались вдвоем: о творчестве, о цельности, о том, как быть верным самому себе, о том, какой потерянной и одинокой она порой чувствует себя – без родных, без эмоциональной поддержки, зато с ним.

Он тоже говорил. Рассказывал ей то, чего сам от себя не ожидал: о своем холодном и отчужденном отце, о матери, которая умерла от передозировки, когда ему было восемь, и оставила в память о себе острую боязнь темноты. О кошмарах, которые до сих пор мучили его. И о боязни, что он никчемный, ни на что не годный обманщик. На ее худой белой груди он рыдал, как дитя. Дурак!

Сол Мердок откинул голову на подголовник и скрипнул зубами. Даже теперь, по прошествии двадцати лет, при мысли о Тилли по его телу пробегала дрожь. О ней и ее дурацком кенгуру с торчащими зубами, который был повсюду, куда ни глянь, – в книгах, на открытках, плакатах, даже среди мягких игрушек. И она будет там. Будет обязательно. В качестве почетного гостя, как и он. Как символ, подобно ему. Символ манипуляций, тщеславия, притворства и ограниченности – ибо такова была Тилли Лайтли прежде. Такой она и осталась. Люди вроде нее никогда не меняются.

Он нахмурился. Перед глазами замелькали светящиеся точки, предвещая головную боль. Губы беззвучно задвигались, в памяти всплыл звук, которого он привык опасаться.

Женщина, сидящая через проход от него, толкнула своего мужа локтем.

– Смотри, – шепнула она.

Мужчина повернулся в кресле и посмотрел в ту же сторону. Они переглянулись и снова откинулись на спинки кресел.

– Я же тебе говорила, – зашептала женщина. – Это сэр Сол Мердок. Я сразу его узнала, он точно такой, как на фотке в книге Вив. Наверное, новую книгу сочиняет.

– Похоже, у него что-то болит, – отозвался мужчина.

– Такова жизнь творческих людей, – подтвердила его жена. – Дорого она им обходится.

– А я уж думал, он умер, этот Сол Мердок. Давно еще.

– Тс-с!

Барбара Бендикс отмахнулась от мух, вьющихся вокруг лица, хотела окунуться еще раз, но передумала. Вода в бассейне была теплой и мутноватой, от нее саднило глаза. Так или иначе, пора готовиться к вечернему выходу. Через полтора часа она должна быть на месте. Барбара бросила взгляд на юношу, который смирно жарился на соседнем шезлонге. У Саймона определенно намечается брюшко. И, кажется, его белокурые кудри слегка поредели на макушке с тех пор, как Барбара виделась с ним в прошлый раз. Да, в этом нет никаких сомнений: влажные золотистые пряди слиплись, сквозь них проглядывает розовая плешь. Барбара вскинула брови и вздохнула с искренним сожалением. А раньше был таким милашкой. И симпатичным, и старательным. Ну он и сейчас старается, но это просто удивительно, как быстро усердие теряет всякую притягательность, как только перестает действовать личное обаяние.

Не стоило, пожалуй, прилетать в Сидней на день раньше, чтобы устроить себе маленький праздник вместе с Саймоном. Что было, того уже не вернуть. Нечего и пытаться. Два года назад у них был восхитительный роман. Как бесилась эта девчонка, Кэрол. От этого становилось еще слаще. Но все-таки удачно вышло с переездом в апартаменты в здании «Берри и Майклз». Здесь того и гляди начнется скукота.

Саймон поерзал в шезлонге, его живот слегка затрясся. Он что-то пробормотал и потянулся к ее руке. Она мягко убрала руку и встала.

– Что такое, Барбс? – спросил Саймон, неуклюже пытаясь выпрямиться.

Она мимолетно улыбнулась и послала ему небрежный воздушный поцелуй.

– Мне пора, дорогой. Надо работать. Ты остаешься здесь.

Барбара побрела к дому, волоча за собой полотенце. Она примет душ. Потом, прежде чем одеться, перечитает свои записи о Соле Мердоке и Тилли Лайтли. И в течение нескольких следующих дней не упустит ни единой возможности добавить что-нибудь к этим материалам. Эта тусовка в «Берри и Майклз» – прямо-таки подарок судьбы.

– Барбс?.. – У двери на террасу возник Саймон и заморгал, вглядываясь в полутемную комнату.

Но Барбара уже деловито строила планы, напрочь забыв о его существовании.