Легкие шаги безумия - Полина Дашкова Страница 7

Он поехал за Катей потому, что не мог найти себе места, незнал, как быть теперь, чем занять пустой кусок времени до похорон. К тому жедевочку действительно было очень жалко. Она ведь почти сирота, хрупкое,беззащитное существо. Некому о ней подумать – Ольга взяла на себя всю суету скремацией, с оформлением документов, жена и теща бродят по дому как тени,занимаются генеральной уборкой, поминки ведь решили устраивать не здесь, вВыхине, а у них. Внуки в гимназии с утра до вечера.

Кремация, поминки – о ком это все? Неужели о Митюше, о сыне,о красивом, талантливом, добром мальчике? И ведь как получилось – даже в храмеотпеть нельзя, ни один священник не станет отпевать самоубийцу.

Нет больше Митюши, убил он сам себя – зачем? За что онсделал это с собой и с ними со всеми? Чем они провинились перед ним – родители,сестра, жена Катя?

Михаил Филиппович считал, что сына своего знает и чувствуетдостаточно хорошо. Митя с раннего детства был открытым, чистым, искренним мальчиком.Не было в нем тех тайных подтекстов, душевных черных дыр, которые могли бы хотькак-то объяснить этот дикий поступок.

Натягивая джинсы и свитер, Катя размышляла о том, стоит лиуколоться сейчас, заранее, или лучше взять с собой несколько «колес» и принятьпотом, спрятавшись в ванной. В последнее время «колеса» почти не действовали.Кайфа не было, но отходняк становился мягче. На «колесах» можно перетерпеть,перебиться до следующего укола. По большому счету, ей сейчас все равно, онамогла бы и там, у них, кольнуться, даже не прячась в ванной. Какая теперьразница? Рано или поздно они все равно узнают. Менты скажут или еще кто-нибудь.Ольга, конечно, будет молчать… Но какой теперь смысл скрывать? Если Мити большенет, разве так важно, что: жена его была наркоманкой? Катя даже не заметила,что теперь думает о самой себе в прошедшем времени, будто ее тоже больше нет.

Она вспомнила, как полгода назад сестра мужа нагрянуланежданно-негаданно, без предупреждения. Митя уехал на несколько дней куда-то,Кате тогда уже не важно было – куда. Он сказал, конечно, но она тут же забыла.Уехал – и ладно.

В квартире, разумеется, творилось черт знает что: грязища,бутылки по полу валяются, в раковине окурки плавают, музыка орет. А сама Катяходит все в том же драном засаленном халате, накинутом на голое тело, подсильным кайфом.

Бутылки-то всего две было, «Привет» и «Абсолют», но обе пустыеи обе попались Ольге прямо под ноги. Катя как раз решила устроить себе одинокийпраздник – три дня не вылезала из дома, кололась и пила, пила и кололась. ПриМитьке она не позволяла себе в то время так расслабляться, это потом ей ужестало совсем безразлично, а тогда она еще держалась при нем, старалась, чтобыон тешил себя надеждой, будто не совсем она на игле, а как бы частично (будтоэто возможно – частично). Но, стоило ему уехать, она уж загудела в одиночестве…

И тут – здравствуйте! Ольга во всей красе, бизнес-леди,фурия в деловом костюме…

Она поволокла Катю в ванную, поставила под душ, водувключила ледяную, садистка. Потом заставила выпить две чашки крепкого кофе итолько после этого начала разговаривать.

– Сколько это продолжается?

– Год, – честно призналась Катя.

– Чем ты колешься?

– Чем придется.

– Покажи ампулы.

Катя показала, но только пустые, надколотые. На них ничегонаписано не было, но Ольга аккуратно завернула их в полиэтиленовый пакет, асверху еще в носовой платок и спрятала в сумку.

– Покупаешь, разумеется, у кого придется, на Арбате и в«трубе» на Пушкинской. Долги есть?

– Нет. Пока хватает, – заявила Катя почти с гордостью.

– Конечно, – кивнула Ольга, – я даю деньги Мите, ты берешь унего. Я работаю, оказывается, на твои наркотики. Ладно, об этом пока не будем.Таблетки?

Катя ушла в спальню и вернулась с пустой пачкой отгадоперидола. Ольга тут же убрала ее в сумку.

– Завтра я повезу тебя к врачу. Ты ляжешь в больницу. Небойся, в хорошую больницу, не в «дурку». Лечиться будешь столько, скольконужно, пока не вылечишься окончательно.

– Окончательно нельзя, – осторожно заметила Катя, – так небывает.

– Бывает. Пока ты все-таки занимаешься этим в одиночестве,под забором не валяешься, СПИД не подцепила. Или уже?

– Оль, ну ладно тебе! У меня все-таки еще не совсем крышапоехала.

– Ну, положим, крыша твоя уже давно в пути. Ладно, речьвообще не о тебе, а о Мите.

– Оль, я его правда очень люблю, я старалась завязать, покамогла.

– Да, любишь… Господи, если бы я застала у тебя мужика, мнебыло бы легче, честное слово!

– Нет, я ему не изменяю! – обиделась Катя – Мне, кроме него,никто не нужен. Я все время только о Митюше и думаю, последней дрянью себячувствую, и перед тобой мне жутко стыдно. Ты прости меня, Оль, ладно?

– О твоих чувствах и мыслях, а также о прощении мы с тобойкак-нибудь после поговорим. А пока запомни: ни родители, ни тем паче бабушка имои сыновья знать ничего не должны. В больницу ты ложишься по своим женскимделам, – Ольга горько усмехнулась, – последняя надежда вылечить твое бесплодие.В общем, это вранье я беру на себя. А сейчас ты приводишь в порядок свойсвинарник, и чтобы к завтрашнему дню была готова. Я приеду за тобой. Ты поняла?

Катя все поняла, и в больнице честно пролежала почти двамесяца. Больница действительно была классная, палата отдельная, телевизор,кормежка на убой, врачи и сестры вежливые, внимательные. Но лечили там все темиже методами, о которых Катя уже давно знала – мучительными и малоэффективными.Она и не сомневалась, ничего нового пока не придумали.

Катя опять сорвалась, буквально через две недели послевыписки из больницы. Так получилось. Отыскала дома, в тайничке, старые запасы итут же поняла, что Ольгины денежки, выложенные за гуманное лечение, пропализря.

Почему-то сейчас разговор с Ольгой, после которого ужепрошло полгода, помнился куда отчетливей, чем то, что произошло сегодня ночью иранним темным утром.

Сегодняшние события распадались на какие-то мутные, зыбкиекуски, мелькали перед глазами, словно обрывки старой испорченной кинопленки:босые Митькины ноги над кухонным полом, еще теплое, огромное, такое тяжелое иодновременно податливое его тело, тупые ножницы, которые никак не хотят резатьтолстую кожу брючного ремня. И еще – холод. Она проснулась именно от холода.Одеяло упало, окно оказалось распахнутым. А ночь была очень холодная.

Катя вовсе не удивилась, что сорвался шпингалет оконной рамыв спальне. Он давно висел на одном винте, Митя все собирался починить –нехорошо, когда живешь на первом этаже, а окно плохо закрывается. Впрочем, Катеэто было по фигу, воровать у них все равно нечего.