Тайна имения Велл - Кэтрин Чантер Страница 7

– А как насчет воды?

– Собственное водоснабжение. Никакого подсоединения к центральному водопроводу. Этого не нужно. Люди, живущие здесь, уже несколько веков черпают воду из колодца. Воды и сейчас должно быть достаточно.

Я заметила, что ныне, когда выпадает так мало осадков, колодец может обмелеть.

– Очевидно, вам нужны заключения специалиста, – сказал агент, – но это место не зря называют Велл ^[4].

Далее он принялся рассказывать об уровне грунтовых вод. Вследствие того что уровень здесь высокий, эта земля – очень хорошая. Если послушать его, получалось, что жить здесь, имея собственный источник воды, – куда лучше, чем быть подключенным к водопроводу, из-за всех этих лимитов, дефицита водоподачи и водонапорных колонок, всего того, что свалилось на наши головы за последние два года.

– В любом случае, – махнув рукой на запад, туда, куда ветер гнал облака, сказал мужчина, – большинство синоптиков сходятся в том, что период засухи подошел к концу. Говорят, что зима должна побить все рекорды по влажности.

Мы поверили ему, потому что хотели верить.

Пыль висела в воздухе еще долго после того, как отъехал его красный внедорожник. Я достала с заднего сиденья нашего автомобиля сумку с сэндвичами и хрустящими картофельными чипсами, которые мы купили на автозаправочной станции. Мы уселись на привезенном с собой коврике. Люсьен, скрестив ноги по-турецки, сидел прямо. Марк никак не мог найти место своим длинным ногам, которые почти двадцать лет провели под письменным столом. Мы маленькими глотками осторожно пили из пластиковой бутылки воду, прислушиваясь к скучному блеянью овец и крикам дроздов, которые пытались нас отсюда прогнать. Вдруг, не сговариваясь, мы рассмеялись.

– Поверить не могу. – Потерев глаза, Марк посмотрел вверх так, словно всерьез опасался, будто бы окружающее может растаять как дым. – Ну что думаешь?

– Ты первый, – сказала я.

– Нет, ты.

– Бабушка Р! Ты первая.

– Не знаю, – произнесла я. – Просто невероятно… Здесь есть все, что мы искали.

– Да, все, – подтвердил Марк. – Земля молока и меда.

– И здесь красиво, – продолжила я. – Земля как раз такая, какую мы хотели. Пейзажи – просто неземные… А еще…

– А еще никто нас здесь не знает… не знает меня. Никаких больше косых взглядов в супермаркете. Никакого хихиканья детей в автобусе. Жизнь с чистого листа, Рут.

– Возможно, и так, – согласилась я.

– Думаешь, не стоит на это надеяться? – спросил Марк.

– Да. Нет. Не знаю.

Уж слишком захватывающим был этот край. Его красота производила на меня ошеломляющее впечатление. Сейчас мне необходимо было все спокойно обдумать. Поднявшись на ноги, я отошла от коврика и устремила взгляд на деревянные ворота, ведущие в поля. Если кто-то хочет найти убежище в сельской местности, лучше места не найти.

– Если… – начала я.

– Что если? – спросил Марк.

Его надежда жгла мне спину. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть ее на лице мужа. Я пересчитала все то, что потеряю, если мы сюда переедем. Не было ничего такого, что нельзя было заменить, либо такого, с чем нельзя было справиться. Работа… связи… Дружеские отношения казались достаточно сильными, чтобы преодолеть далекие расстояния… А потом я подумала о том, чего лишусь, если мы останемся в Лондоне. Я лишусь Марка и этого чудесного места.

– Я чувствую большую ответственность, – сказала я, глядя на внука, который, сидя на краю коврика, тыкал веточкой в муравья, бегущего по гравиевой дорожке. – Люсьен! А ты что думаешь?

– Я думаю, это самое чудесное место на свете.

В понедельник утром мы позвонили и назвали сумму немного ниже запрашиваемой цены. Словно в глубине души мы не верили, что мечта может оказаться явью.

– Согласен, – ответил агент по торговле недвижимостью.

Я сидела на ступеньках крыльца нашего дома. Мобильный телефон зажат в руке. В нос била вонь выхлопных газов автомобилей, раскаленных в городском зное. Над головой пролетел самолет, делая круг перед посадкой в Хитроу. Старик напротив, согнувшись, соскребал совочком с тротуара экскременты, оставленные его таксой, и складывал их в голубой полиэтиленовый пакет. Меня переполняло странное чувство утраты. Что сделано, то сделано. Ко времени, когда Марк вернулся домой, я справилась ради него со своими чувствами, и мы, словно новобрачные, подняли бокалы в честь нашего будущего. Мы вели себя как в прежние времена. Марк станцевал на кухне свой танец папочки. Мы напились до смешного. Имение сразу же сняли с продаж. На сайт загрузили сделанную в тот же день с помощью автоспуска нашу фотографию на зависть всем страдающим в предместьях Лондона. В ответ нас завалили поздравлениями.

– Надеюсь, вы устроите прощальную вечеринку, а то вдруг вы уже никогда не сможете здесь появиться, – написала одна соседка.

Мы прикололи фотографию возле тостера в нашей лондонской кухне в качестве напоминания. Потом она переехала вместе с нами, попала в рамку и оказалась на полукруглом столике в гостиной.

* * *

Я спустилась вниз и с опаской подошла к фотографии… взяла ее в руки, повернула к свету. Вначале был Велл.

Одна неделя. Одно лето. Одна ночь. Одной недели хватило на то, чтобы все мои благие намерения пошли прахом. Я собиралась быть сильной, собиралась бороться с ограничениями моей свободы, но на поверку оказалась лентяйкой, которая часами лежала, прислушиваясь ко всему вокруг. Одного лета хватило, чтобы наша мечта начала скручиваться по краям и покрываться пятнами, подобно сорванному первоцвету. Одной ночи хватило на то, чтобы разрушить много жизней.

Снаружи – пространство, теперь лишенное признаков жизнедеятельности людей. Внутри – предложение без расставленных знаков препинания. Никто не приходил. Никто не уходил. Ничего не происходило. Я назвала моих тюремщиков Аноним, Мальчишка и Третий. Им принадлежало настоящее время: записи, проверки, подписи на документах… Мне же оставалось прошлое и свинцовая тяжесть сослагательного наклонения в отношении того, что могло произойти, но чего не случилось.

Монотонность домашнего ареста засасывала. Я лежала на покрывале, превратившемся в мой саван, и думала, сколько времени еще протяну на этом свете. Я не писала. Музыка, подобно волнам прилива, накатывала на мое сознание. Для начала я поняла, почему, оказавшись в клетке, животные бегают из угла в угол. Сначала я ела пищу, которую мои тюремщики оставляли для меня на столе, но потом предпочла не вставать с кровати. Я перестала принимать прописанные мне лекарства. Я плыла день за днем по реке памяти. Иногда меня прибивало к берегу, и тогда дальний лучик разума говорил мне, что для того, чтобы жить, мне надо есть, но я гнала его прочь, отталкивалась от берега и неслась по течению прошлого.