Смертная чаша весов - Энн Перри Страница 7

Зора осеклась и в упор поглядела на него сверкающими, как бриллианты, глазами.

– Вы поразительно проницательны, сэр Оливер! – согласилась она язвительно. – Да, я сделала именно такой вывод. Да, у меня нет документов, подтверждающих это. Если б они у меня были, я не обвинила бы ее публично, а просто обратилась в полицию. Ей бы предъявили обвинение, и ничего, что теперь необходимо сделать, не понадобилось бы.

– А почему это необходимо? – напрямик спросил Рэтбоун.

– В интересах справедливости? – Фон Рюстов немного склонила набок голову, словно действительно задав вопрос.

– Нет! – отрезал ее собеседник.

– О! Вы не верите, что я могла бы сделать это во имя справедливости?

– Нет, не верю.

Графиня вздохнула.

– Вы совершенно правы – я бы все предоставила на усмотрение Бога или дьявола, если у них найдется для этого время.

– Так почему же, мадам? – настаивал адвокат. – Вы же поступили так с большим риском для себя. Если не сможете обосновать ваше заявление – вы погибли, не только с финансовой, но и с общественной точки зрения. Вам, может быть, даже угрожает уголовное преследование за клевету. Вы сделали очень серьезное утверждение и широко его распространили.

– Да, но вряд ли есть смысл делать такое заявление втихомолку и частным образом, – съязвила женщина, широко раскрыв глаза.

– И все же, зачем вы вообще его сделали?

– Для того, чтобы заставить ее защищаться, конечно. Неужели это не очевидно?

– Но это вам придется защищаться. Это вы обвиняемая.

– На взгляд закона – да, но я ее тоже обвинила, и, чтобы остаться невинной в глазах мира, она должна будет доказать, что я лгунья.

Зора, по-видимому, считала, что ничего разумнее нельзя и придумать и что это должно быть ясно всякому.

– Нет, Гизеле ничего этого не потребуется, – возразил Рэтбоун. – Ей просто надо доказать, что вы все это измыслили и что сказанное нанесло ущерб ее репутации. Бремя необходимости доказать свою правоту лежит на вас. Если вы оставите хоть малейшее сомнение, Гизела выиграет процесс. Ей не нужно и доказывать, что ваши слова не соответствуют действительности.

– Перед законом не нужно, сэр Оливер, а перед миром она обязана это сделать. Вы можете представить, что она или кто другой сможет оставить зал суда, когда вопрос еще не закрыт?

– Признаю, что это вряд ли случится, но возможность такая существует. Однако она почти обязательно ответит ударом на удар и сразу же объявит о том, что вы обвиняете ее из личных мотивов, – предупредил графиню Рэтбоун. – Вы должны приготовиться к очень некрасивой схватке, которая затронет вашу личность в той же мере, в какой вы затрагиваете ее. Вы к этому готовы?

Фон Рюстов глубоко вздохнула и выпрямилась.

– Да, готова.

– Зачем вы это делаете, графиня? – не мог не спросить адвокат. Дело это представлялось странным и опасным. У Зоры было необыкновенное, бесстрашное лицо, и ее нельзя было назвать неумной. Она могла не знать юридических законов, но, конечно же, ей были известны пути мира и законы общественного мнения.

Женщина сразу стала серьезна, ее смешливость и самодовольство враз исчезли.

– А затем, что она привела к гибели человека, а он, при всех своих безумствах и потакании собственным желаниям, должен был быть нашим монархом. И я не позволю, чтобы весь мир считал ее одной из величайших героинь любви, когда на самом деле это честолюбивая, эгоистичная женщина, которая больше всех и всего любит самое себя. Я ненавижу лицемерие. Если вы не верите в мою любовь к справедливости, тогда поверьте хоть в это.

– Я верю, мадам, – ответил Оливер без всяких колебаний. – Я тоже ненавижу лицемерие, и рядовой английский присяжный – я глубоко в это верю – тоже его ненавидит.

Рэтбоун сказал это с глубоким чувством и совершенной искренностью.

– Тогда, значит, вы возьметесь меня защищать? – настойчиво спросила графиня. Это был вызов, вызов его спокойному положению, корректности, годам блестящего и такого безукоризненного и приличествующего поведения.

– Возьмусь, – ответил юрист не задумываясь. С моральной точки зрения, нельзя было не учитывать, что если дело станет рассматриваться в английском суде, то тогда – в интересах Гизелы, если она невиновна, и, что было для него важнее, в интересах закона – обе стороны должны были располагать самыми лучшими защитниками. Иначе в общественном мнении дело никогда не будет улажено. Его призрак будет являться снова и снова.

Да, разумеется, дело таило в себе определенную опасность, но это был риск такого рода, который заставлял кровь быстрее бежать по жилам и острее сознавать бесконечную ценность жизни.

* * *

В этот вечер Рэтбоун сопровождал одну свою приятельницу в театр на Шафтсбери-авеню, а потом – на обед, где присутствовало довольно много знакомых и все было в высшей степени приятно и пристойно. Пьеса оказалась очень увлекательной, полной остроумия и многозначительных реплик, игра актеров – очень хорошей, а декорации и костюмы – элегантными и оригинальными. Обед тоже был превосходным и доставил адвокату полное удовольствие. В какой-то степени это было празднование совсем недавно случившегося посвящения его в рыцарский сан, и Рэтбоун оказался в центре всеобщего внимания. Его поздравляли, было много смеха и доброго веселья, сопровождаемого немалым количеством шампанского.

Вокруг искрился и сверкал оживленный разговор.

– Замечательная пьеса, – сказала леди Уикэм, сидевшая справа от Оливера, наклонившись над столом, так что ее полные руки сияли белизной в свете канделябров. – Ужасно умная. Клянусь, я совершенно не догадывалась, какой будет конец!

– И все же несколько искусственный, если хотите знать мое мнение, – отрывисто заметил полковник Ког, и его седые бакенбарды несколько ощетинились. – Ведь ни один человек, у которого есть хоть на грош ума, не стал бы вести себя подобным образом. Этот мужчина был просто сумасшедший. Всем понятно, что поверить ему может только глупец.

– Но мне кажется, в этом и заключается весь смысл, – сказала миссис Лейси, посмотрев сначала на одну из собеседников, а потом на другого с выражением веселого любопытства на своем некрасивом лице. На ней было коричневое платье, и этот цвет не шел ей, но Рэтбоуну всегда нравилась ее искренность и то, что она никогда не стремилась завоевать чье-то расположение, подольщаясь к собеседнику. Муж этой дамы был очень хорошим адвокатом и служил в Канцлерском суде.

– Да, но видите ли… – и полковник Ког тоже подался вперед с намерением более пространно изложить свое понимание природы человека.

Оливер слушал рассеянно. Сюжет пьесы, конечно, иногда был несколько натянут – зависел от случайностей, совпадений и чрезмерных эмоций. И все же он был прост по сравнению с тем, что сегодня днем адвокат услышал от графини Зоры фон Рюстов у себя в конторе. Да, героиня пьесы была ослепительно красива и великолепно одета в соответствии с новейшей модой. Юбка у нее была такой огромной, что требовалось немалое умение двигаться по сцене, не задевая мебель. Но рядом с Зорой она бы несколько поблекла и показалась пресной; черты ее лица были слишком правильными, волосы – подчеркнуто золотистыми, голос – искусно поставленным, а интонация – заученной. Ее роль была очень эмоциональна, но при всем этом героиня пьесы казалась не такой живой, как Зора, и несравненно более понятной для анализа. Не было в ней настоящего огня, убыстряющего бег крови, и ощущения риска, который заставляет дорожить жизнью.