Эффект недостигнутой цели - Татьяна Коган Страница 7

– Какой там напряг, Иваныч, ты чего? Я, что ли, не понимаю? Случай-то особенный. – Он поднялся из-за стола, протянул ладонь. – Давай позвоню тебе завтра, если что появится. А ты предупреди своих пацанов, чтобы не совались. Без них специалистов хватает.

Сомов хмыкнул, пожал руку и вышел из кабинета в узкий, тускло освещенный коридор здания районного УВД. Сидевший на скамье у стены парень вскинул голову, вопросительно уставившись на тренера.

– Пошли, Василий, – мрачно позвал Иваныч. – Поговорим в другом месте.

Они спустились по лестнице и вышли на улицу.

– Пешком пройдемся, – уточнил Сомов. Нужно было успокоиться, продышаться.

Около часа назад, когда Прицеп ворвался в зал с ужасной новостью, все на мгновение оцепенели. Кто-то, наверное, даже подумал, что Васька так по-дебильному шутит. Впрочем, одного взгляда на его окаменевшее лицо хватило, чтобы мгновенно отмести такое предположение. Он говорил правду. Димка, Малыш, на самом деле мертв.

Как, твою мать, подобное могло произойти? За последние несколько лет в городе заметно поубавилось криминала. Кто и почему напал на Малыша? Он парень безобидный, в уголовщине не замешан. Работал в порту, жил спокойно и тихо. К тому же в секции занимался. Местные хорошо понимают, что это значит, никто не рискнул бы ополчиться против ученика самого Апокалипсиса. Его парни конфликты не провоцируют, но за себя и за других постоять умеют. Он об этом позаботился.

Эксперты-криминалисты следов борьбы на теле не обнаружили, и этот факт в голове никак не укладывался. Что же получается? Кто-то просто подошел, без напрягов полоснул ножом по шее почти двухметрового, между прочим, Малыша и спокойно удалился? Ни телефон, ни деньги не взял – значит, не ограбление.

– Враги у него были? – спросил Сомов, поморщившись: слишком уж кинематографичным получился вопрос.

– Какие враги! Скажете тоже, – сплюнул Василий.

Они молча прошли два квартала и остановились у «Кроличьей норы». Иваныч дернул за ручку: открыто ли? И шагнул внутрь.

В пустом зале Лика вытирала тряпкой столы.

– Водки нам принеси, – попросил ее Сомов, отодвигая стул и усаживаясь в дальнем углу.

– Вы же не пьете, – удивился Василий, садясь рядом.

– Не пью. – Он помолчал. – Расскажи мне, чем вы занимались последние дни. От начала и до конца, поминутно. Что делали, с кем общались, кто мимо проходил. Все мелочи.

И Прицеп рассказал.

Сомов смотрел на горевшие над баром светильники и гадал: что последнее увидел Малыш? Лицо собственного убийцы? Испачканное кровью лезвие? Звезды, быть может? Хорошо, если звезды. Они умиротворяют, отвлекают от реальности.

Восемнадцать лет назад тридцатилетний Сомов вернулся в родной город, раздавленный, лишенный цели и ориентиров. Стояла середина лета, и ночи напролет он проводил на пляже, бездумно пялясь в черную пропасть над головой. И думал. Беспрерывно думал. Тогда ему казалось, что жизнь кончена. Никогда ничего не будет. Он потерял единственный смысл своей жизни и не знал, не умел существовать без него.

Большинство мальчишек приводит в бокс одна и та же причина – желание научиться постоять за себя. Стать сильнее, уметь отвечать ударом на удар. Моххамед Али решил заняться боксом после того, как в двенадцать лет у него украли велосипед. Он поклялся, что изобьет того, кто это сделал. Но сперва этому нужно было научиться. Он записался в местный спортзал и спустя короткое время стал самым известным боксером в мире.

Апокалипсиса заняться боксом вынудил переезд в столицу. В родном городе у тринадцатилетнего пацана проблем не имелось, все друг друга знали с пеленок, конфликты решались быстро и полюбовно. В Москве его ждала другая реальность. В школе новичка задирали, а дворовая шпана постоянно затевала драки, показывая, кто тут хозяин. Борис приходил домой с синяками, а интеллигентные родители вздыхали и твердили, что лучшее оружие – это слово.

– Всегда можно договориться, – убежденно говорила мать, а отец, соглашаясь, кивал. – В следующий раз вежливо объясни, что насилие ни к чему хорошему не приводит…

К своему стыду, Борис сперва поддавался уговорам родителей и пытался найти с задирами общий язык. Но лишь получал сильнее: его вежливость и нерешительность еще больше распаляли смутьянов. Однажды вечером после очередной драки, поднимаясь по лестнице и сплевывая кровь, Борис понял, что терпение достигло предела. Слишком тесно ему стало в рамках христианской морали. Он чувствовал, что способен на большее, чем покорно подставлять вторую щеку. Возможно, для родителей непротивление злу являлось уютной и комфортной идеологией, его же она душила…

На следующий день Борис записался в детско-юношескую спортивную школу бокса… Мать протестовала, а отец бросил насмешливое: «Да пусть попробует! Все равно через месяц бросит!»

Иногда одно простое решение полностью меняет жизнь, переворачивает мир с ног на голову, заставляя понять нечто важное. Бокс открыл мальчишке новую неизведанную реальность, в которой по-настоящему ценное выходит на первый план, а суета остается далеко позади. И ты даже не прикладываешь усилий – просто тренируешься до седьмого пота, не замечая ничего вокруг, а реальность за пределами ринга начинает меняться, подстраиваясь под твои нужды. Исчезают нахальные взгляды и оскорбления; больше никто случайно не задевает тебя плечом, проходя мимо; не дававшие прохода хулиганы теперь в упор не замечают тебя, шагающего по двору; бесконечные родительские упреки отныне оставляют тебя равнодушным, не ранят.

Все наносное, неправильное, все то, что, как ему казалось, составляло его личность, рассыпалось в прах. Остался лишь стержень, прочный, жесткий, на который слой за слоем он наращивал новое «я».

Какими глупыми и незрелыми теперь воспринимались прежние проблемы. Никогда ему не дышалось так легко и свободно. У него появилась цель, маниакальное стремление, поглотившее его целиком. Каждое утро он вставал с постели с единственной мыслью и с нею же засыпал. Он мог стать лучшим. Знал, что мог. У него имелось для этого все необходимое…

– Вот, закусите. – Лика поставила на стол тарелку с нарезанной колбасой и маринованными огурцами. Постояла в нерешительности и тихо отошла, так и не задав крутившиеся на языке вопросы.

Сомов проводил ее взглядом и перевел его обратно на сидевшего напротив парня:

– Значит, едва не подрался с тем хмырем, говоришь?

Василий кивнул.

– А чужак этот, как вел себя? – уточнил Иваныч.

– Да как? Предлагал выйти поговорить на улице. Самоуверенный такой.

– Как он тебе показался?

– Не знаю, – честно признался Прицеп, изучая пустую рюмку. – Мутный какой-то. Димке он сильно не понравился. Он за ним приглядывал последние дни, все пытался вычислить, чего ему в городе понадобилось, откуда приехал и зачем.

– И что, вычислил?

– Если бы… – Василий выдержал паузу и вдруг встрепенулся. – Думаете, это он мог Малыша?..