Решальщики. Книга 3. Движуха - Андрей Константинов Страница 7

Леонид выводил «фердинанда» задним ходом. Черная стеклянная дверь и золотая птица, охваченная пламенем, удалялись от них. Дождевые капли разбивались о стеклянный колпак, прикрывающий свечку…

— А стрелять из того окошка, — Петрухин кивнул в сторону дома, из которого работал снайпер, — очень неудобно.

— Очень ценное замечание, — буркнул Купцов.

— Кстати, действительно ценное… если повезет…

Из последний петрухинской фразы Леонид не понял ничего, но снова промолчал. Потому как все-таки был здорово раздражен… Из-за этого пива, из-за Димкиной привычки насвистывать… да еще блатняк… да еще фальшиво. Ну а больше всего его бесило то, сколь легко Петрухин отказался от соображений Зеленкова. Козе понятно, что «соображения» — они «соображения» и есть. К ним всегда нужно относиться осторожно — потерпевшие такого, бывает, наговорят — беда! Но выслушать-то человека нужно! Тем более что Константин из бывших, из своих. Оно конечно: звезд с неба, как верно подметил Дмитрий, тот никогда не хватал, тем не менее в оперском деле, худо-бедно, волокет. Петрухин же попросту цинично заткнул бывшему коллеге рот.

Да, девять из десяти, что «соображения», не подкрепленные фактами, им бы все равно ничего не дали. Равно как они могли оказаться верными, но вот возможность их реализации находилась бы под ба-а-льшим вопросом. Вот, предположим, Зеленков шепнул им, что больше всех от смерти Людоеда выигрывает его зам — что он теперь точно станет директором… Ну и что? Как прикажете с этой информацией работать? Отправиться к господину заместителю и лобово спросить: «А не ты ли, сукин кот, Людоеда заказал?» В ответ на это заместитель либо закатит скандал с истерикой, либо вызовет того самого секьюра с дубинкой и прикажет спустить решальщиков с лестницы. То бишь, с точки зрения закона, доказать подобные «соображения» Зеленкова не удастся.

Но!.. Они-то с Петрухиным отныне работали за… э-э-э-э-э… за кромкой правового поля. И в этом смысле им сейчас было много проще. Да что там — значительно проще, нежели операм УР и следаку прокуратуры. Потому что их в своей работе отныне вполне устраивала и информация, полученная чисто оперативным путем. Им не нужны были санкции прокурора или суда, они не обязаны принимать в расчет встречные ходы адвокатов. В таких вольготных условиях всегда есть шанс поднять дело. И если бы они смогли довести его до конца, то, скорее всего, никаких чудес там бы не открылось. За смертью Людоеда явно стоял кто-то из его партнеров или конкурентов. Таковы реалии отечественного бизнеса, который, как был, так и остается полукриминальным. Бизнес, где прячут доходы или, напротив, отмывают сомнительные денежки, всегда чреват «нюансами», как сказал Зеленков. Потому и звучат по всей стране выстрелы и взрывы…

* * *

Хлестал дождь, «фердинанд» плотно стоял в пробке посередь Невского.

— Почему ты не дал высказаться Косте? — наконец дав волю эмоциям, с вызовом спросил Леонид.

В данном случае «вызов» — сорри за тавтологию! — был вызван тем обстоятельством, что Купцову очень хотелось заняться этим делом. Не из-за денег, нет. При его скромных, в общем-то, запросах денег им с сестрой отныне вполне хватало. На самом деле Купцову просто хотелось, во-первых, попробовать себя на настоящей заказухе. А во-вторых… Ему остро жаждалось такого дела, занятие которым могло бы максимально ускорить неспешное течение офисно-рутинного «магистрального» времени. И тем самым без существенных потерь выйти из начавшейся в жизни Купцова очередной депрессивной фазы…

— А что?

— Да ничего! К слову, кроме его «соображений», у нас сейчас именно что «ничего» нет.

— Ошибаетесь, инспектор. Кое-что все-таки имеется.

— И что же? Приоткройте, Дмитрий Борисыч, сделайте милость, завесу этой тайны?

— Стрелять оттуда очень неудобно.

— Это я уже слышал. Только при чем здесь удобство или неудобство стрельбы? Что это нам дает?

— Если они пользовались радиостанциями, тогда — да, пустышка. И ничего не дает, — глубокомысленно и пространно высказался Дмитрий.

— Может, хватит уже туману напускать? — рассердился Купцов. — Ты нормально, по-человечески можешь объяснить?

А дождь тем временем барабанил по крыше — будь здоров.

По лобовому стеклу бежали сплошные потоки воды. Небо над глобусом Дома книги расколола зигзагообразная белая молния с глубоким рыжим оттенком.

— Объясни, Дима, тупому следаку, при чем здесь неудобство стрельбы и радиостанции-пустышки? — снова попросил Леонид сквозь сплошной гул дождя в грузовом отсеке «фердинанда».

Петрухин посмотрел на напарника с выражением «нуладноизвини» и сказал:

— Если бы ты, Купчина, не поленился там, на чердаке, «взять в руки винтовку», ты бы и сам догадался.

— О чем догадался?

— Дружище, всё предельно просто! Один из классических полицейских приемов учит: поставь себя на место злодея. Вот я и поставил. Я «взял в руки» конверсионный карабин, высунулся в окно и стал «ждать Людоеда». И сразу понял, что стрелять из этого маленького окошка, расположенного почти на высоте груди, крайне неудобно. Тем более худо, если придется ожидать более-менее долго. Даже с моим ростом нужно стоять едва ли не на цыпочках, высунувшись из «амбразуры» и удерживая оружие на весу. Стоять «на пуантах» и испытывать немалый стресс — а, что бы там ни говорили про «хладнокровие убийцы», он тоже всего лишь человек! Стоять, ежесекундно опасаясь, что какой-нибудь случайный прохожий, ковыряющий в носу, задерет вдруг голову к небу, глубокомысленно разглядывая извлеченную из недр своего носа «козу», увидит тебя и заорет: «Киллер! Киллер!» И еще сто зевак следом поднимут голову. Понимаешь, о чем я?

— Нет. Не понимаю.

— Ох ты и тормоз, Лёня! — хохотнул довольный Петрухин.

— А ты не подкалывай, — с трудом сохраняя спокойствие, попросил Купцов. — Ты объясни.

Но вместо объяснений Дмитрий, упиваясь своим «всемогуществом», взялся пространно рассуждать о том, какие все следаки серые, нелюбознательные, ограниченные люди с узким кругозором… скучные они, узколобые… неразвитые, тупые. Паразитирующие на титаническом труде скромных ребят-оперов, которые пашут день и ночь, в жару, в стужу и в ненастье. Не считаясь со временем, расстраивая здоровье, получая ранения и увечья от озверелых бандитов. Но все равно, невзирая на все трудности, эти замечательные люди — опера — поднимают сложнейшие, изощреннейшие преступления мощью своего интеллекта. Потому что они, опера, сплошь поголовно умницы, тонкие знатоки криминалистики, юриспруденции, психологии, игры в «козла», а также прочих высоких искусств. О, они даже ночью, во сне… хотя всем известно, что опера не спят, а даже если и спят, то не более тридцати-сорока минут. Так вот, даже во сне опер продолжает решать сложные криминалистические задачи. В то время как грубые, примитивные, негармоничные следаки просиживают штаны и отъедают ряхи. Есть даже серьезное подозрение, что известное горьковское «глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах» относится как раз к никчемному следачьему племени. А вот образ Буревестника — он наоборот…