Скандинавия глазами разведчика - Борис Григорьев Страница 7

...Нет правил для описания путешествий...

И.А. Гончаров

В Скандинавию я первый раз попал, если можно так выразиться, не через парадную дверь, а через заднюю калитку. Нет, я не был заброшен на чужую территорию с подводной лодки. Я получил штемпель о въезде в новенький дипломатический паспорт, но «чистым» дипломатом, конечно, не был. В этом была своя — независимая от моей воли — профессиональная логика. И воспользовавшись дипломатическим прикрытием, я начал своё знакомство с уцелевшими остатками той «Викинголандии», которая на своей прародине не так уж ощутимо даёт о себе знать.

Я проработал в отделе два года, когда руководство отдела сочло необходимым, а главное, возможным направить меня в рекогносцировочную поездку в Исландию и Норвегию. Отдел, в который я попал после спецшколы, был в управлении функциональным и занимался всеми странами мира. Конец 60-х совпал с периодом бурного развития разведывательной службы, открытия новых резидентур и освоения новых регионов. Не остался в стороне от этой экспансии и наш отдел, который за время своего существования почти исчерпал свои оперативные возможности в традиционно-излюбленных странах и нуждался в свежих идеях и методах. Разведка, как и всё народное хозяйство, двигалась по пути экстенсивного развития.

Это не факт, это было на самом деле.

Мои товарищи по другим направлениям работы активно осваивали недавно появившиеся на карте самостоятельные государства Азии и Африки, и многие из них уже побывали кто в Бурунди, кто в Того, кто в Тунисе или на Мадагаскаре. Как правило, во всех этих странах уже были созданы резидентуры, но нога представителя нашего отдела и управления там ещё не ступала.

Это была благословенная пора для подобных путешествий! Страна стала в больших количествах получать нефтедоллары, и начальнику финотдела ПГУ не приходилось трястись над каждой копейкой, приберегая её в основном для загранпоездок высокого начальства, как это вошло в правило во времена перестройки и последующих глубоких общественных и социальных потрясений.

Активным застрельщиком всей этой глоубтроттерской [2]деятельности был начальник отдела Павел Георгиевич Громушкин, проработавший в одном и том же подразделении аж со времён самого Шпигельгласа [3]и начинавший свою карьеру с самых оперативных низов. В моём представлении конец 1930-х был таким отдалённым историческим пластом, который сливался и пропадал за временным горизонтом Рождества Христова. Поэтому Павел Георгиевич выглядел в моих глазах легендарной, почти мифической фигурой, сравнимой лишь с каким-нибудь героем времён осады Трои. Он видел великих нелегалов Быстролётова, Короткова, Аксельрода, Ахмерова, Зарубина, сталкивался по работе с талантливыми оперативниками Агаянцем, Эйтингтоном, Судоплатовым, Серебрянским, Орловым и др.

Не окончив ни гимназий, ни университетов, Павел Георгиевич был настоящим русским самородком, способным широко, по-государственному мыслить, воспринимать всё новое и брать его на вооружение, разбираться в людях и уметь мобилизовывать их на достижение результатов. Только начальником отдела ПэГэ (так его звали в управлении «С») проработал более двух десятков лет и крепко сидел в своём начальственном кресле при всех руководителях управления, разведки и председателях КГБ. Он уверенной рукой вёл корабль по курсу, который сам определял и тщательно контролировал, держа нос по ветру. В известном смысле можно было, подобно французскому королю, говорить перефразированными словами, что отдел — это Павел Георгиевич. Официальное название нашего отдела не вызывало у большинства сотрудников ПГУ никаких ассоциаций, но достаточно было упомянуть, что его начальником был Павел Георгиевич, всем всё становилось ясно.

В нашем европейском направлении найти «целинные» страны было достаточно сложно — старушка Европа изъезжена и истоптана всеми разведками мира вдоль и поперёк. И всё же одна такая страна была найдена. Ею оказалась далёкая и загадочная Исландия.

— До войны и сразу после войны мы использовали возможности Скандинавских стран в наших оперативных целях, а вот последнее время как-то подзабыли о них. Сказались увлечение другими регионами и нехватка квалифицированных специалистов со знанием скандинавских языков, — заключил Павел Георгиевич, обращаясь скорее к начальнику направления Георгию Михайловичу Соколову, чем ко мне, желторотому оперу. Он вызвал меня к себе вместе с «направленцем», чтобы предварительно обсудить мою краткосрочную командировку. — А вот Исландия для нас совершенно неизвестна. Надо съездить, посмотреть. Заодно и обкатку пройдёшь, — заключил он, обращаясь уже ко мне.

Я сидел, не чуя под собой стула и не пропуская ни одного слова, вылетавшего из слегка косноязычных уст начальника. Примерно так, вероятно, чувствовал себя Колумб, стоя на коленях перед испанским королём, формулировавшим для него задание перед отправкой в кругосветное путешествие. Неужели и я дожил до того момента, когда загляну по ту сторону «бугра», за которым скрывается прекрасная неизвестность, обещающая славу, почёт и успех? Как и все начинающие молодые оперработники, я буквально горел желанием побыстрее испытать себя в каком-нибудь хоть маленьком деле.

Начальство отпустило меня в Исландию на две недели! Сразу после беседы у ПэГэ я приступил к подготовке к командировке: проштудировал всё, что было в отделе и управлении, покопался в общей и оперативной библиотеке, постажировался в других подразделениях, «скроил» и «примерил» на себя легенду мидовского работника.

Отъезд из Москвы был намечен на первую декаду декабря 1968 года. По пути в исландскую столицу предстояло сделать пересадку в Копенгагене. Дания, бывшая колониальная владелица Исландии, взяла теперь на себя роль старшей сестры, по-прежнему ревниво следившей за контактами со Страной гейзеров и вулканов. Между обеими столицами была налажена регулярная авиалиния, обслуживаемая исландской компанией «Лофтлейдир». Услугами этой фирмы традиционно пользовались советские дипломаты, дипкурьеры и командированные. Когда в Рейкьявик летели курьеры, то нашим посольством в Копенгагене закупались авиабилеты не только для них, но и для дипломатического багажа — обычно на два-три места. Багаж грузился не в багажное отделение, а заносился обычно в салон и воодружался на кресла рядом с сиденьями курьеров. В копенгагенском отделении «Лофтлейдира» к этим странностям русских привыкли, и билеты для неодушевлённого дипломатического груза продавались безропотно. Всё равно самолёт летал полупустым.