Казначей общака - Евгений Сухов Страница 7

– Водки бы, – почти безразлично произнес Паша.

– Будет тебе водка, так что вволю упьешься… Но сначала дело. От меня ты будешь получать малявы вот с таким крестиком, – Аркаша вновь достал пачку сигарет и на гладкой бумаге вывел восьмиконечный старообрядческий крест. – Что бы там ни было написано, ты немедленно должен это выполнить.

В этот раз Аркаша не спрашивал, последняя фраза звучала как утверждение. Костыль вдруг подумал о том, что, в сущности, игра в «три звездочки» продолжается, правда, ставки теперь несколько выше, чем его жизнь, в груди вновь образовался знакомый холодок.

– Сделаю все, что скажешь.

Аркаша Печорский выудил из пачки еще одну сигарету, изящно, двумя пальчиками. Костыля решил не угощать и, запустив в легкие изрядную порцию дыма, отвечал, не упустив возможности показать идеальные зубы:

– А куда ты денешься, браток, – и, похлопав Костыля по плечу, отошел.

Аркаша Печорский оказался прав, уже через неделю его отправили в глубину Сибири, и Паша Фомичев искренне удивился предвидению Зуба. Впрочем, Аркаша удивил бы его больше, если бы продолжал оставаться в зоне, где сук столько же, сколько блох на старой дворняжке.

А еще через месяц от Аркаши Печорского пришла малява, помеченная условленным крестом, где тот требовал от своего раба – ни много ни мало – побега.

Костыль невольно ахнул, прочитав написанное.

Костыль никогда не относил себя к побегушникам. В чем-то зона ему даже нравилась, привычнее, что ли… Здесь все понятно и все конкретно: масти не тусуются в одну кучу, как это принято за пределами зоны, а за вольный базар будь добр отвечать по всей форме.

В какой-то степени и побегушников можно понять. Чаще всего слушать кукушку уходят по весне, когда нет моченьки сидеть в затхлых стенах, а вольный воздух представляется крепче самой крутой наркоты, а накалившиеся гормоны достигают наивысшей точки кипения и молотят в голову пострашнее артиллерийских снарядов.

Некоторые являлись побегушниками едва ли не по призванию. Они уходили в бега только для того, чтобы хотя бы сутки поглотать вольного воздуха, посидеть где-нибудь на сопке, поросшей ельником, а там – хоть трава не расти! Костыль помнил свой прошлый срок в Сибири, где на сотни верст вокруг зоны одна тайга. Был у них в отряде один странный дедок лет семидесяти, который за лето умудрялся покидать зону по несколько раз. Заберется в тайгу, покушает дня три вольных ягодок и стучится обратно. И это несмотря на то что в лагере царил строжайший порядок и покинуть территорию можно было разве что мертвым. Хозяин колонии, делая поправки на его ветхость, особо дедка не наказывал и частенько, вооружившись нехитрыми угощениями, подступал к побегушнику, пытаясь разузнать, каким это образом тот преодолевает несколько заборов с колючей проволокой, через которую пропущен ток высокого напряжения, а по периметру бегает свора злющих кавказцев, натасканных рвать зэков. Старик попивал дармовой кофе, травил байки, шутил, но тайны не выдавал. Впору было предположить, что, поменяв зэковское обличье на что-то более пристойное, он воспарял к небесам херувимом и через минуту приятного полета оказывался далеко за пределами зоны.

Но то было совсем другое. Старик мог бегать хоть десять раз на дню, и самое большее, что ему угрожало, так это легкий укор со стороны начальника лагеря. В ситуации Костыля это было сложнее – каждый побег приравнивался едва ли не к государственной измене, и беглеца, как правило, мгновенно списывали с довольствия, затравливая собаками. Пуститься в бега мог совершенно отчаянный человек или тот, которому нечего было терять. Костыль не относил себя ни к тем, ни к другим. На память пришел случай, когда один из зэков «сделал ноги» всего лишь за месяц до своего освобождения, что, впрочем, тоже объяснимо: у парня взыграла душевная тоска и достигла такой вселенской звенящей высоты, что впору прыгать головой вниз.

Костыль задумался всерьез: если его поймают, то просто прибьют разъяренные солдаты, которые вынуждены будут по его милости шляться в тайге неведомо сколько времени. А потом растерзанный труп выбросят на съедение овчаркам. Эти мохнатые твари очень охочи до человеческого мяса. Или он просто сгниет в тайге… Даже если ему удастся случайно избежать смерти, то он в любом случае не сумеет выбраться на материк, потому что зона расположена на полуострове, затерянном в водах северного моря, а до ближайшего поселения не одна сотня километров.

В общем, шансов выбраться живым никаких. Практически никаких. И вместе с тем хозяин обязан отдавать приказы своей «торпеде» непременно выполнимые. Не может же он распорядиться, чтобы тот слетал на Марс и вернулся через неделю. В противном случае подобный факт можно было бы отнести к разряду западло, а для человека с понятием, каким считал себя Аркаша Печорский, такие приказы немыслимы. Следовательно, отдавать подобный приказ у него были веские основания.

Костыль – Паша Фомичев понял, что не ошибался, когда получил от Печорского еще одну маляву, в которой был расписан подробный план действий. Вор не без удовольствия убедился, что его «господин» не лишен фантазии. Само по себе интересно, что малява была доставлена на зону в кратчайшие сроки, преодолев при этом пару тысяч километров всего лишь за несколько дней. Такое впечатление, что письмо доставили прямо по воздуху и передали начальнику колонии, чтобы тот лично позаботился о вручении послания своему узнику. Во всяком случае, один из надзирателей – угрюмый сержант, с широким разворотом плеч – незаметно сунул Костылю конверт, прошитый по всей поверхности суровыми белыми нитками, и тут же отошел.

Из второй малявы следовало, что бежать Костыль должен не один, а в компании двух приятелей, один из которых должен сослужить роль «барашка», чтобы другим не околеть в тайге от голода. В этом плане имелся определенный резон: во-первых, бежать вместе просто веселее, а во-вторых, в компании легче выжить.

На подготовку к побегу Аркаша Печорский отводил более месяца. Чтобы подготовиться к тому самому времени, когда землю прошивает трава-мурава, а в ветках хвои начинают жизнеутверждающе чирикать птицы.

В письме Аркаша Печорский утверждал, что будет следить за его передвижением. Интересно, как это он будет делать, на вертолете, что ли? Определенно, Аркаша страдает манией величия.

Первым человеком, к которому подошел Паша Фомичев, был Артур Резаный, крепкий зэк тридцати с небольшим лет, блатной. Кличку свою он получил не случайно, его живот был безжалостно изрезан, имелись глубокие порезы и на запястьях. По утверждению самого Артура, каждое из них являлось свидетельством его клинической смерти. Если собственный живот он ковырял просто так, чтобы угодить в лазарет и передохнуть, так сказать, от тюремного бытия, то раны на руках были вещами серьезными: первый раз он перерезал вены ножом только потому, что не сумел отдать карточный долг, посчитав, что проигранная сумма вполне соответствует небытию. Во всяком случае, это более почетный выход, нежели обживать петушиный угол в бараке. Второй шрам он получил в драке, сцепившись с бандитом, возомнившим, что имеет право распоряжаться в камере точно так же, как это привык делать среди собственной братвы.