Созвездие Овна, или Смерть в сто карат - Диана Кирсанова Страница 7

Голос у него был глуховатый, но не лишенный приятности. По крайней мере, холодный комок ужаса, подкативший к Люськиному заячьему сердцу, откатился обратно к желудку.

– Не-ет! – облегченно выдохнула Овечкина, мельком глянув на подпись под статьей. – Вы табличку на двери увидели? Да, Юлия Воробейчикова работает в этом кабинете, но сегодня ее уже не будет…

– А когда?

– Ну, завтра…

Незнакомец направился к двери и уже ухватился было за болтающуюся на одном гвозде металлическую ручку, как вдруг остановился и снова зацепил Люську взглядом.

– Скажите, а есть ли какая-нибудь возможность поговорить с автором статьи раньше завтрашнего утра?

– Нет-нет, – поспешно отказалась Люська. – Адресов сотрудников мы не даем. Просто приходите пораньше, вы наверняка застанете Юльку… то есть Юлию Андреевну… на месте – завтра газетный день.

– Видите ли, – после минутного раздумья сказал Одноглазый, – как это у вас говорят, дело не терпит отлагательства. Мне нужно очень срочно увидеть эту Юлию Воробейчикову.

Люська постепенно приходила в хорошее настроение и, улыбнувшись, озорно предложила:

– А вы выйдите в коридор, там стенд висит с портретами наших сотрудников, под каждой фотографией – подпись, вот и увидите Юльку, если вам очень уж хочется!

Она ждала, что неизвестный улыбнется вместе с нею этой незамысловатой шутке, но он неожиданно кивнул и быстро вышел.

А полтора часа спустя, покидая редакционные коридоры, Овечкина неожиданно для самой себя остановилась у стены, где под пыльными стеклами красовались выстроенные по ранжиру фотографии работников газеты «С тобой». Местом, отведенным моей персоне, явно заинтересовались какие-то вандалы: стекло было разбито, фотография содрана с картонной подложки так безжалостно, что она повисла рваными полосами, нетронутой осталась только подпись под ячейкой.

Другие фотографии смирно висели каждая на своем месте.

Люська страшно рассердилась на Одноглазого – ведь ясно было, что это он испортил нашу редакционную красоту! Но рассказывать о странном визите кому бы то ни было она поостереглась.

– Лю-юська! – простонала я. – Ну мне-то можно было сказать!

– Я боялась, что ты рассердишься, а вдруг это он порчу какую-то на тебя хотел навести?!

В Люськиной речи уже появились запятые и вопросительные знаки – добрый признак! Но одновременно из-под кудряшек показались и заморосили частым дождем прозрачные капли, послышалось хлюпанье и бульканье – и через минуту подруга уже исходила рыданиями. Связная речь прервалась, и по своему личному опыту я знала, что это надолго.

Ничего другого не оставалось, как обнять рыдающую Люську за плечи и увести ее наконец с улицы, где на нее уже пялились редкие прохожие, в здание редакции. Бугаец же задержался возле оперов. Они уже закончили осматривать место происшествия и вполголоса докладывали ему о чем-то.

* * *

Через полчаса, сдав ревущую белугой Люську с рук на руки нашей сердобольной секретарше, я беседовала с Бугайцом в том самом кабинетике, где Овечкина впервые увидела Одноглазого.

– …Значит, вы не знаете о причине столь пристального интереса убитого к вашей персоне?

– Не знаю…

Плечи Бугайца были опущены книзу, словно годами его притягивала к земле невероятная тупость свидетелей обвинения. Алексей Федорович вздохнул, зачем-то провел пальцем по крышке стола, за которым он расположился со всеми удобствами, и неожиданно обратился ко мне с ноткой некоей человечинки – это было так вдруг, что я даже растерялась:

– Юлия Андреевна, я понимаю, что профессиональная гордость заставляет вас скрывать от следствия важные данные – погоня за сенсацией, журналистская жилка, – я не одобряю этого, но понять могу. Однако согласитесь: не договаривая чего-то мне, вы…

– Алексей Федорович! – я была так возмущена, что еле смогла сдержать рвущиеся из меня нехорошие слова. – Это нечестно, в конце концов! Я только что рассказала вам, что этот человек следил за мной три дня подряд, – честно рассказала, все без утайки! Точно так же честно поклялась, что не знаю его и никогда не имела возможности наблюдать этого типа раньше! Ответила на все ваши вопросы! А вы пытаетесь обвинить меня в какой-то дьявольской изворотливости! Ну, в чем же я виновата, если этот сумасшедший выслеживал именно меня?

– Юлия Андреевна, но он же не случайно выслеживал именно вас! – Бугаец продемонстрировал мне немного помятый снимок моей физиономии. – Эта фотография, украденная со стенда, действительно оказалась в кармане убитого!

Плюнув в сторону Бугайца (мысленно), я с демонстративным безразличием уставилась поверх его головы с гладко зачесанными на лысину аккуратными прядями.

– Зачем же убитый все-таки приходил к вам в редакцию? – после паузы вновь проникновенно поинтересовался у меня Бугаец.

Я почти взвыла:

– Господи боже мой, да вы вообще имеете представление о том, сколько всякого сумасшедшего люда отирается в редакционных коридорах? Тем более – весной и осенью, когда у шизофреников случаются обострения? У нас одних только писем и обращений от подобных личностей – горы и горы! Отдельные мешки пришлось в кладовке поставить!

– А статья? Ее тоже нашли в его кармане!

Бугаец выложил передо мной аккуратно сложенную вдвое газетную вырезку с публикацией. Я скосила на нее глаза, хотя в этом и не было собой необходимости; не так уж много времени прошло с того дня, как я сдала в номер эту не очень большую, но с налетом определенной сенсации заметку.

УКРАЛИ МАМУ [4]

…Потрясающая история случилась в нашем городском морге. История, которая свидетельствует – «похитители трупов» существуют не только в романах о вампирах и фильмах ужасов.

Об этом нам рассказал пятидесятилетний житель пригородного поселка Береговой Илья Нехорошев, которого можно назвать пострадавшим от действий таинственной банды. Все началось 23 сентября этого года, когда в четыре часа утра прибежал к Илье его младший брат Иван.

– Маме плохо! Похоже, сердечный приступ! – задыхающимся голосом выпалил он уже с порога.

Илья кинулся к брату – братья живут в одном поселке, и их дома лепятся друг к другу, разделенные лишь невысоким заборчиком. Восьмидесятилетняя Руфина Нехорошева, простоволосая, в длинной ночной сорочке, обложенная со всех сторон подушками, полулежала на кровати и, подняв руки к горлу, судорожно хватала ртом воздух. Из ее хриплых жалоб стало понятно: мать мучают боли в сердце – такие сильные, что они не дают женщине дышать. Иван с Ильей, бестолково суетясь, пытались помочь престарелой женщине – нашли и накапали лекарство, распахнули окна и растерянно застыли. Первой опомнилась жена Ивана Алла. Она кинулась в поселковый совет вызывать «Скорую помощь», которая прибыла уже через четверть часа.