Моралите - Барри Ансуорт Страница 7
Моралите - Барри Ансуорт читать онлайн бесплатно
Брендана мы уложили у заднего края повозки, завалив его нашей одеждой и придавив ее медным подносом. Повозку мы обвесили красными сукнами и заложили одру за уши красные розетки. Маргарет вела его медленно и плавно, чтобы не опрокинуть Бога и Змия. Она тоже прифрантилась — надела потрепанное голубое платье с рассеченными рукавами, а волосы причесала и подколола. Чуть мы вступили в пределы города, как добавили к зрелищу еще и разнообразие звуков: демоны и ангелы состязались в музыке. Прыгун играл на своей тростниковой дудочке, а Змий на виоле, Род Человеческий отбивал такт на барабане, а Бог отмечал паузы с помощью тамбурина. Для заглушения небесных звуков меня снабдили сковородой и железным половником, и я лязгал во всю мочь, а Соломинка гремел палкой по подносу над Бренданом, изображая гром. По временам, когда гармония и какофония достигали кульминации и было неясно, за кем останется победа, Бог поднимал правую руку ладонью вперед, слегка согнув пальцы в жесте, требующем тишины, и демоны сразу переставали лязгать и греметь.
Вот так, чередуя порядок с хаосом, пока тощий коняга вскидывал голову в такт музыке и грациозно вышагивал, видимо, по давней привычке, а пес, привязанный к повозке сзади, заливался лаем, вот таким манером мы торжественно двигались по улицам города, пока не добрались до рыночной площади с гостиницей на одном углу.
Не знаю, как другие, а я обрадовался, что мы добрались туда. Власяница была жаркой и липла к телу, маска, склеенная из нескольких слоев бумаги, была плотной и душной. В прорези для глаз смотреть было трудно, а вбок и совсем невозможно. Я должен был тыкать трезубцем и шипеть, пока музыка была небесной, кроме того, быть наготове со сковородой и половником, когда Соломинка подавал сигнал ударом по подносу, и притом еще одним глазом следить за Богом, чтобы сразу же прекратить шипение и лязг, едва он поднимет ладонь. У меня голова шла кругом от грохота и лязга и от мельтешения лиц по сторонам — кто пялил глаза, кто хохотал, кто разевал рот, присоединяя свои вопли к шуму, который поднимали мы. И вот тогда-то я понял — урок, который приходилось заучивать вновь и вновь в следующие дни, — что комедиант всегда в ловушке своей роли, но он не может допустить, чтобы зрители это заподозрили, они должны всегда думать, будто он свободен. И великое искусство комедианта состоит не в том, чтобы показывать, а в том, чтобы скрывать.
Мое смятение усугублялось ощущением, что моя маска и старая облезлая власяница уже пропитались смрадом Брендана. Мне пришло в голову, что, может быть, моя маска и мой костюм лежали вплотную к нему, и я спросил себя, не думают ли того же и другие. Мы ведь должны были прятать его запах, как прятали его тело.
С нами в город явилась Смерть, это бесспорно. Смерть ехала в нашей повозке, она витала над нашими одеяниями и музыкой, пока мы соблазняли зевак прийти на наше представление. И столь же верно, что Смерть поджидала нас там, ибо она может быть и там, и тут в одно и то же время. По милости Божьей я вышел из этого города живым, и Смерть все еще дожидается меня. Но время нисколько не затуманило это воспоминание: наше шумное вступление в город, душная маска и зловонное одеяние Антихриста. И страх небытия.
За пять пенсов мы сняли сарай, примыкавший к коровнику во дворе гостиницы, где могли хранить вещи, а также ночевать. Пять пенсов были чрезмерной платой за такой кров, но хозяин отказался взять меньше.
— Стану я торговаться из-за пенса с шайкой скоморохов, — сказал он и утер руки о засаленный фартук. — В хлеву коровы стоят, не то я бы шесть запросил, — сказал он.
Этот хозяин гостиницы был низколобый дюжий мужчина, косой на один глаз. Он нас презирал и не скрывал этого, хотя и мог подзаработать на нашем представлении, которое мы собирались устроить во дворе гостиницы. Но он был из тех, кто бахвалится перед теми, кого презирает, словно оправдывая свое презрение.
— Не наймете сарай, так другие наймут, — сказал он. — С чего мне торговаться с бездомными бродягами, когда мне надо приготовить комнаты для королевского судьи, который с часа на час прибудет из Йорка?
Мартин ничего на это не сказал, только холодно поглядел ему прямо в глаза. Он снял ангельскую маску, но крылья еще были на нем. Я остался в маске, боясь снять ее из-за тонзуры, и сквозь прорези увидел, как Прыгун обменялся взглядом с Соломинкой, и Соломинка скосил глаза, передразнивая хозяина, и вытер руки о воображаемый фартук, скрестив их, что выглядело особенно смешно, так как он еще был в костюме Модника, но хозяин, к счастью, ничего не заметил. Мне хотелось спросить, почему судья вдруг едет сюда в такое время года, и, наверное, я спросил бы, вопреки маске, закрывавшей мне рот, но он оставил нас, чтобы прогнать слепца, который зашел во двор просить милостыню. С ним была маленькая девочка-оборванка, и она помочилась у стены.
Когда хозяин вернулся, мы согласились заплатить пять пенсов, и Мартин отдал ему монету. Сарай стоял пустой, пол был земляным, но сухим, а кровля крепкой, как и дверь с железным засовом и висячим замком. Последнее было для нас особенно важным, так как мы очень опасались воров. Все состояние труппы заключалось в костюмах, масках и в том, что требовалось для подмостков. Все это приобреталось годами, что-то сделано, что-то куплено, что-то (откуда мне было знать?), возможно, приобретено именно тем способом, остерегаться которого приходилось нам теперь.
Мы переоделись и разгрузили повозку, сняли с нее всё, включая Брендана. Его мы унесли все вместе под сукнами и положили в углу. Тут, внутри, среди запахов навоза, мокрой соломы и утрамбованной земли, его присутствие было незаметнее.
Во дворе было полно приходящих и уходящих людей. Посередке, разговаривая, стояла кучка воинов в панцирях. В аркаде со стороны гостиницы сидела старуха с лотком пуговиц, а возле стояли две девушки с зелеными квадратами, вшитыми в рукава и оповещавшими, что они шлюхи. Слепец и его девочка вернулись. Из верхних комнат донеслись крики гостей, требующих того-сего, и через двор к лестнице, которая вела на галерею, пробежал слуга. Напротив конюх пытался завести в стойло вороного скакуна, но конь был норовистый, от шума и суеты вокруг он заартачился, вздыбился, начал шарахаться от препятствий, видимых ему одному, и его копыта барабанили по булыжникам, выбивая искры. К седлу был приторочен турнирный щит с гербом — свернувшаяся змея, голубые и серебряные полосы. Немолодой оруженосец с обнаженной головой и в легкой кольчуге под коричневым сюрко подошел к коню, заговорил с ним и успокоил. Он был в дорожной пыли и грязи, а на груди его сюрко был значок с полосами тех же цветов — голубого и серебряного. Я услышал, как он крикнул хозяину, чтобы тот прислал вина ему и рыцарю, которому он служил.
Для меня все это было точно ярмарочное представление. Вокруг все было мне чужим, ибо никто не знал, что я такое. Я и сам не знал. Беглый священник остается священником, но неопробованный комедиант — что он такое? Теперь без маски я мог дышать и видеть свободно. Но я оставался в стороне, непричастным, как положено зрителю. И мне подумалось, что и эти люди, которые, казалось, были вольны двигаться по двору как хотели, на самом деле были понуждаемы вести себя так и только притворялись свободными, как притворялись и мы сами, когда устроили нашу процессию через город.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии