Долгий, крепкий сон - Эйлет Уолдман Страница 7

Сара вышла из магазина через заднюю дверь, но, заметив, что я осталась на месте, развернулась:

— Вы должны пойти со мной. Прямо сейчас. Aba ждет вас.

— Сара, дай мне ваш номер телефона. Я не могу пойти к вам сейчас, потому что… потому что мне нужно отвезти ребенка домой. Я позвоню твоему отцу где-то через полчасика.

Прежде чем что-то предпринять, я хотела посоветоваться с Питером.

Сара подбежала и схватила меня за руку.

— Нет! — почти крикнула она. — Aba сказал, что вы должны зайти прямо сейчас.

Я высвободила руку.

— Я позвоню ему, как только приду домой, Сара. А сейчас мне уже пора.

Девочка отчаянно замотала головой.

— Нет, Aba сказал, чтобы я привела вас сейчас. Вы должны пойти. Пожалуйста, прошу вас, — зарыдала она.

— Ладно, ладно. Я иду, иду. Только, ради бога, не плачь.

Ясно, что причиной истерики было не столько беспокойство о сестре, сколько страх перед отцом. Мне не хватило мужества отказать и без того испуганной девчонке. Вытолкав коляску через заднюю дверь, я спустилась по ступенькам и пошла за ней по переулку.

— Нам туда. — Сара показала куда-то в конец улочки.

Мы дошли до угла и свернули в окруженный забором дворик небольшого оштукатуренного дома. Перед домом разбит небольшой газон. На ступенях длинной лестницы, ведущей к крыльцу, стояли вазоны с красной геранью. Весь первый этаж здания занимал гараж, и парадная дверь вела сразу на второй.

Я подхватила коляску Исаака, поднялась по ступенькам и вошла в дом вслед за Сарой. Оказавшись внутри, поставила коляску на пол и осмотрелась. Гостиная оказалась забита бородатыми мужчинами в черных сюртуках и широкополых шляпах. Они стояли небольшими группками и перешептывались. С другими стрижками, без пейсов, в джинсах и футболках, они могли бы запросто сойти за кого-нибудь из моих кузенов и дядьев, с которыми я встречалась на свадьбах и церемониях прохождения бар-мицвы, [20]но сейчас представить этих людей в чем-то, кроме традиционной одежды, было почти невозможно. Казалось, что они носят эти сюртуки и белые гольфы уже лет двести, если не триста. Как только мы вошли, все разговоры смолкли, и в наступившей тишине пристальные взгляды присутствующих тут же обратились на нас.

— М-м… я — Джулиет Эпплбаум, — мой голос дрогнул: эти мужчины с пронзительными взглядами и мрачными лицами действовали на нервы.

Неожиданно из соседней комнаты — судя по всему, кухни — вылетела миссис Танненбаум и понеслась ко мне. Очевидно, она недавно плакала — глаза покраснели.

— Пойдем, пойдем, — быстро проговорила она, хватая меня за руку и пытаясь затащить в гостиную.

В этот момент Исаак зарыдал. Я высвободилась от ее захвата и вынула ребенка из коляски. Устроив малыша на плече, я погладила его по спинке и зашептала на ушко что-то ласковое и успокаивающее.

— Сюда. — Миссис Танненбаум подтолкнула меня в центр комнаты. Мужчины расступились, образовав узкий проход. Я знала, что им запрещено прикасаться ко мне — к чужой женщине, у которой вполне может оказаться «нечистый» период менструального цикла. В центре комнаты на кресле, в одной рубашке и без сюртука, сидел крупный мужчина лет сорока пяти с густой окладистой бородой. На голове он носил не шляпу, а огромную черную бархатную ермолку, закрывавшую всю макушку. Он поднялся мне навстречу.

— Это мой брат, отец Фрэйдл, ребе Финкельштейн, — представила мужчину миссис Танненбаум. — Барух, это та женщина, о которой я тебе говорила. Милая еврейская дама, с ребенком которой сидела Фрэйдл. — Она отступила.

Ребе молча смотрел на меня, и я почувствовала себя неловко в джинсах Питера, подвернутых до щиколотки и затянутых, насколько это возможно (то есть, почти незатянутых), на талии. Слава богу, на мне хотя бы футболка с длинным рукавом. Жаль только, что на ней изображена Мадонна в черном кожаном лифчике.

— Здравствуйте, ребе. Я — Джулиет Эпплбаум, — я по привычке протянула руку, но тут же отдернула, вспомнив, что он не может ее пожать.

— Вы знаете Фрэйдл, мою дочь, — уверенно начал он.

— Да.

— Она работала у вас вчера.

— Да.

— Вы знаете, что я не давал ей на это разрешения. Вы знаете, что она работала у вас, не поговорив со мной.

— Нет, я об этом не знала. — Я с упреком посмотрела на миссис Танненбаум, которая отошла еще дальше и теперь сверлила взглядом выцветший зеленый ковер. — Могу вас заверить, я не имела ни малейшего представления, — твердо повторила я.

— Но вы же не спросили у нее, разрешил ли отец работать на вас. Работать на… — он недоговорил.

Я определенно начинала злиться.

— Работать на мать с маленьким ребенком, ребе Финкельштейн. На еврейскую мать. С еврейским ребенком.

Нарочито презрительным взглядом ребе окинул мою одежду.

— Еврейская мать? — фыркнул он.

Исаак заплакал.

— Простите, — перебила я, — но мой ребенок хочет есть. Так что мне нужно домой — кормить его.

Я развернулась на каблуках и направилась прямиком к выходу. И тут из кухни выскочила какая-то женщина.

— Нет, нет. Прошу вас, не уходите. — Она схватила меня за руку. — Идите сюда, покормите ребенка здесь, на кухне. Сюда, — и, не обращая внимания на мужчин, толпившихся в гостиной, она потащила меня на кухню. Стряхнуть ее по-хорошему не получилось, поэтому пришлось подчиниться.

Кухня оказалась маленькой, без лишних изысков, зато практичной. Стены и шкафчики белые, единственное украшение — десятки детских рисунков, что висели на каждой стене, дверце и даже холодильнике. В углу находился большой круглый стол, истертый за долгие годы использования. Вокруг стола и возле шкафчиков сидели и стояли женщины. И пожилые, в чопорных выцветших париках, и женщины помоложе, в модных, элегантно уложенных париках и платках, и совсем еще девочки, с длинными косами и волосами до плеч. В комнате стоял теплый запах дрожжевого домашнего хлеба. Женщина, держащая меня за руку, носила свободное серое шерстяное платье и коричневый, слегка съехавший набок парик. Лицо — красное и прыщавое. Большие фиалковые глаза с густыми длинными ресницами изрядно покраснели. Видимо, и она долго рыдала.

— Пожалуйста, простите моего мужа, миссис Эпплбаум. Он не привык иметь дело с… другими людьми. Я имею в виду, с людьми не из нашей общины. Он очень расстроен. Мы все очень расстроены. Идите туда, в спальню. Покормите ребенка. И поговорим, хорошо? Покормите ребенка, а потом, может, расскажете нам, что делала вчера Фрэйдл? Может быть, вы сможете помочь выяснить, где она, хорошо?

Она провела меня в дальнюю комнату и крикнула через плечо:

— Нетти! Иди сюда, посиди с миссис Эпплбаум.