Конь в пальто - Сергей Донской Страница 7

Приговоренную к смерти Ирину Дмитриевну не охватила беспричинная тоска, ее грудь не сдавил тяжкий обруч предчувствия беды, внутренний голос не заверещал в панике: «Караул! Убивают!» Более того, женщина, входившая в чужие планы только мертвой, выглядела накануне трагических событий как раз очень оживленной и энергичной.

Бросив телефонную трубку, она тут же постаралась забыть о муже, оставшемся на другом конце провода. И уж совсем забылась она, когда в кабинете возникли сыны гор, мягко, почти бесшумно ступая по полу подошвами своих кожаных мокасин. Все трое носили черные немнущиеся штаны из переливающейся ткани, замшевые тулупчики и золотые коронки на зубах. Натуральные же зубы, если и не были белоснежными, то казались таковыми, проглядывая сквозь заросли проросшей щетины.

Ласкательно-уменьшительное «Ирочка» они по-прежнему произносили как «дырочка» – через букву «ы», и это приятно будоражило. Гомоня, гости обступили стол, на который был выложен пакет с деньгами. Содержимое было молниеносно распотрошено в шесть рук и превращено в три пропорциональные денежные кучи. От сладостной истомы и мелькания пересчитываемых купюр у Ирины Дмитриевны голова пошла кругом. Несколько горячих мужчин и много-много денег! И то был не сон!

Когда наличность опять перекочевала в пакет, головокружение у нее прекратилось так резко, словно кто-то остановил веселую карусель, жульническим образом прервав аттракцион на середине. Сыны гор, неся возбужденную тарабарщину на своем наречии, направлялись к двери, явно рассчитывая отделаться от Ирины Дмитриевны цветистыми заверениями в вечной любви и дружбе.

– Эй! – возмутилась она. – С вас причитается!

– Что ты гаварышь, женьчина? Твой ынтерес был в цену заложен, зачем абижаишь?

– А банкет? – обиженно напомнила она.

Троица нетерпеливо загарцевала у выхода:

– В другой раз, слушай, да? Оч-чинь спешим. Ызвини, Ырочка.

– Другого раза не будет! – отчеканила она, оскорбленно воротя лицом. – В другой раз будете сами жрать свои гнилые мандарины. На рынок больше и не суйтесь даже!

С этими словами Ирина Дмитриевна подошла к зарешеченному окошку, кожей ощущая замешательство в рядах джигитов за своей спиной. Как она и надеялась, они капитулировали.

– Ырочка, красавыца, – окликнули ее после трехминутного клекотания залетные орлы. – Адын только астанэтся, да? Дэл еще много, мамой клянемся!

Она обернулась и наградила гостей взглядом смилостивившейся императрицы. Подталкиваемый собратьями, Гурам-Гиви покорно плыл ей в руки, улыбаясь с такой же отчаянной решимостью, как его далекий пращур в тигровой шкуре, собирающийся вступить врукопашную с барсом.

– Годится, – согласилась Ирина Дмитриевна. – Вы, я вижу, без шампанского заявились, но я баба запасливая. И выпить найдется, и закусить… До свиданья, мальчики. Заглядывайте, если что… А ты присаживайся, Гурамчик, не стесняйся…

– Я Гиви! – гордо поправил он, но приглашением воспользовался и стал наблюдать, как оживившаяся хозяйка мечет на стол консервированные деликатесы.

Спиртное распивали под такие умопомрачительные тосты, что у Ирины Дмитриевны снова закружилась голова, приводя мысли и страсти в подобие бурлящего водоворота. Разомлела она, истаяла прямо-таки до молоденькой Ирочки, благосклонности которой домогается страс-с-стный южный ухажер. Ей мнилось, что темно-ореховые глаза Гиви глядят на нее с грустным вожделением голодного Кикабидзе. Или Шеварднадзе. Может быть, даже Валерия Меладзе, чье гладкое лицо бериевского потомка она всегда выделяла в общем телехороводе. «Девушка из вы-ы-сшего об-щест-ва…» Ах, ах! Хотелось быть очаровательной, дерзкой, игривой!

– Царица Тамара красивая? – допытывалась Ирочка со все возрастающей хмельной настойчивостью. – Красивее принцессы Дианы?

Гиви напряженно улыбнулся и произнес тост за хозяйку кабинета, самую красивую из всех встречавшихся ему женщин.

– Ты тоже ничего, видный мужчина, – одобрила Ирочка. – И не носатый совсем… Ты черкес или осетин? Или арык… нет, абрек?

В этих немногих известных ей экзотических словах чудилась чарующая музыка гор, и она никак не могла понять, отчего Гиви все морщится, словно от приступа большой или малой нужды. Пришло время расшевелить его немного. Ирочка перебралась поближе к гостю, устроилась рядышком на диване.

– А что мы курим, ну-ка? «Кэмел»? А я думала, что все урюки… абреки курят «Казбек». Скачут, жеребцы такие, в бурках, объезжая свои гаремы… У тебя сколько жен?

– Адна!

Гиви величаво изогнул бровь, напыжился.

– Смотри, обидчивый какой! – умилилась Ирочка. – Джугашвили какой! Вылитый абрек! Скажи: зарэжу – абреки так всегда говорят. Скажи! И пронзи меня кинжалом прямо в сердце!

В театральном порыве она рванула платье, и кнопки послушно разошлись в стороны, приглашая кавалера немедленно заняться поисками Ирочкиного сердечка, бешено колотящегося под одной из обнажившихся грудей.

И… Наступила внезапная тишина. Заливаясь удушливым багрянцем, администратор рынка Ирина Дмитриевна Славина принялась неуклюже натягивать полы платья на вяло провисший бюст, взывающий к состраданию сразу всеми своими прожилками. Она все поняла по расширившимся глазам Гиви. Так не смотрят на полуобнаженных дам. Так смотрят на дохлую лягушку, подложенную на блюдо вместо обещанного десерта.

Праздника для души и тела не получилось, сплошной стыд и срам.

Вот почему Ирина Дмитриевна возвратилась домой не так поздно, как предполагала. Вот почему на следующее утро она очутилась у зеркала, пытаясь взглянуть на себя чужими глазами. Взглянула. И ужаснулась.