Тайные убийцы - Роберт Уилсон Страница 7

Эти воображаемые картины были ей отвратительны. Зачем она думает о такой гадости? Почему не подумать о детях? Три ее обожаемых мальчика — Рикардо, Матиас и Дарио — спали дома под присмотром няни. Под присмотром няни! Она пообещала себе, что больше так поступать не будет. После того как убили Рауля, их отца и ее мужа, она решила уделять им как можно больше внимания, чтобы они не чувствовали неполноту семьи. А посмотрите-ка на нее теперь — только и думает о том, чтобы потрахаться, а дети — дома, и заботится о них кто-то другой. Нет, она не заслуживает того, чтобы быть матерью. Она быстрым движением сорвала сумочку со стола. Карточка Хавьера слетела на пол.

Ей захотелось выйти на улицу, подышать воздухом, промытым дождем. Пять или шесть порций «макаллана», которые она успела выпить, означали, что ей придется дойти до базилики Макарены, чтобы поймать такси. А для этого нужно пересечь площадь Пумарехо, где пьянчуги и наркоманы шатаются целый день и почти всю ночь. На площади, под пологом деревьев, с которых еще капало после ливня, имелся помост, на одном конце которого располагался крытый павильончик, а на другом, рядом с закрытыми ставнями Бодега-де-Гамачо, — с десяток выгоревших витрин.

Ночной воздух холодил голые ноги Консуэло, онемевшие после виски. Она не осознавала, как вызывающе выглядит под уличными фонарями ее персикового цвета атласный костюм. Она прошла за павильоном, по тротуару близ старого дворца Пумарехо. Здесь были люди. Некоторые из них что-то пили, обступив говорившего человека, другие безвольно обмякли на скамейках.

Консуэло узнала центральную фигуру — крепкого мужчину в черной рубахе, расстегнутой до пояса. Его речь, обращенная к столь неблагодарной аудитории, была скорее похожа на упражнение в ораторском искусстве: он строил фразы, как завзятый политик. У него были длинные темные волосы, брови, под острым углом сходящиеся к носу, и постное, жесткое, изрытое оспинами лицо. Она знала, почему собравшиеся вокруг него так жадно ловили его слова: дело было не в их смысле, а в том, что под этими сатанинскими бровями горели ярко-зеленые глаза, выделявшиеся на мрачном лице и тревожащие всех, на кого падал их взгляд. Именно они создавали стойкое впечатление, что перед вами — человек, который может в любую секунду выхватить нож. Он пил дешевое вино из фляжки, висевшей у него на боку, то и дело закупоривая горлышко указательным пальцем.

Однажды, месяц назад, когда Консуэло ждала у светофора, чтобы перейти дорогу, он подобрался к ней сзади и стал нашептывать ей мерзости, которые, казалось, резали ее мозг, как бандитский нож. Консуэло тогда громко возмутилась. Но, в отличие от обычных любителей подобных непристойностей, которые тут же улизнули бы в толпу прохожих, спешащих за покупками, больше не обращая на нее внимания, он придвинулся к ней еще ближе и заставил ее замолчать, воззрившись на нее своими зелеными глазами и подмигнув, словно знал о ней что-то, чего не знала о себе она сама.

— Знаю я, из какого вы теста, — заявил он, коснувшись уголка рта кончиком языка.

Его наглость парализовала ее голосовые связки. Да еще этот ужасный воздушный поцелуй, который, казалось, добрался до ее шеи, точно овод.

Погрузившись в эти воспоминания, Консуэло невольно замедлила шаг и остановилась. Один из собравшихся заметил ее и дернул головой в ее сторону. Оратор подошел к перилам, приподняв фляжку, покачивая ее и заткнув горлышко указательным пальцем.

— Как насчет выпить? — спросил он. — Стаканов у нас нету, но, если хотите, можете пососать у меня из пальца.

Окружающие его люди, в числе которых было несколько женщин, разразились басовитым, урчащим хохотом. Ошеломленная Консуэло двинулась дальше. Он спрыгнул с помоста. Стальные набойки на его каблуках молотили по булыжнику. Он заступил ей путь и начал танцевать чрезвычайно двусмысленную севильяну, активно вращая тазом. Остальные сопровождали его телодвижения, хлопая в ладоши, как танцору фламенко.

— Давайте-ка, донья Консуэло, — сказал он ей. — Посмотрим, как вы пляшете. У вас, похоже, недурные ножки.

Она поразилась, услышав, что он называет ее по имени. Ее пробрало ужасом, но вместе с тем она ощущала неуместное возбуждение. У нее задрожали мышцы бедер — где-то там, сзади. В голове сами собой стали возникать разрозненные мысли, одна за другой. Какого черта, зачем она ставит себя в такое положение? Наверное, у него очень грубые руки. По виду он очень крепкий. А может быть, и жестокий.

Явная извращенность этих мыслей заставила ее вернуться в реальность. Ей надо уйти от него. Она свернула в боковую улочку, ступая настолько быстро, насколько ей позволяли высокие каблуки и булыжник. Но он, не отставая, шел за ней, стальные набойки лениво щелкали по камням.

— Какого хрена, донья Консуэло, я всего-навсего пригласил вас потанцевать, — кричал он ей в спину, особенно издевательски произнося это обращение. — А теперь вы уводите меня куда-то по этой темной аллее. Ради всего святого, имейте хоть какое-то уважение к себе, дамочка. Не надо сразу показывать свои желания. Мы почти не знакомы, мы даже еще не танцевали вместе.

Консуэло продолжала идти, учащенно дыша. Ей нужно только добраться до конца улицы, повернуть налево, а там уже будут ворота старого города, машины, люди… такси, которое вернет ее обратно в ее настоящую жизнь, в дом в Санта-Кларе. Слева возник переулок, она видела огни большой улицы сквозь строения, стоявшие словно прислонившись друг к другу. Она ринулась туда. Вот черт, булыжник влажный, тут все в булыжнике. Было чересчур темно, и каблуки у нее скользили. Когда его рука наконец опустилась на ее плечо, ей захотелось закричать, но это было как в кошмарах, когда тебе нужно воплем разбудить всю округу, но у тебя вырывается лишь придушенный всхлип. Он толкнул ее к стене, облупившаяся побелка на которой топорщилась хрупкими чешуйками: они хрустнули, когда ее щека коснулась их. Сердце гулко стучало у нее в груди.

— Вы ведь на меня посматривали, донья Консуэло, — произнес он. Его лицо маячило у ее плеча, кислый винный дух проникал ей в ноздри. — Вы на меня заглядывались, а? Видать, потому, что с тех пор, как вы потеряли мужа, постель у вас по ночам малость холодновата.

Она судорожно глотнула воздух, когда его рука скользнула меж ее обнаженных ног. Да, это и правда было грубо. Бессознательный рефлекс заставил ее сжать ноги. Но его рука, словно пила, добралась до ее промежности. У нее в голове звучал голос, укорявший ее за глупость. Сердце, казалось, билось в горле, а мозг пытался докричаться до нее: скажи же что-нибудь.

— Если вам нужны деньги… — прошептала она чешуйкам побелки.

— А что, — отозвался он, убирая руку, — сколько у вас? Я дешево не продаюсь, имейте в виду. Особенно чтобы проделывать такие штуки, которые вам нравятся.

Он сдернул у нее с плеча сумочку, одним движением раскрыл ее и нашел бумажник.

— Сто двадцать евро, — разочарованно сообщил он.

— Возьмите, — сказала она.

Ее голос по-прежнему прятался где-то под щитовидной железой.

— Спасибо, спасибо вам большое, — ответил он, швыряя ее сумку к ногам. — Но для того, что вы хотите, этого маловато. Завтра приносите остальные.