Государевы люди - Андрей Ильин Страница 7

Мишель-Герхард-фон-Штольц припал к груди «участкового».

Обнялись, расцеловались троекратно, по-русски...

— Погоди! — с трудом высвободился из объятий «участковый». — Дай хоть на тебя погляжу-то!..

Поглядел. Вздохнул. Похлопал по плечу. И, как водится, покопавшись в планшетке, вытянул оттуда бутылку «беленькой».

— Закуска-то найдется?

Хотя прекрасно знал, что найдется, потому что лично сам распорядился заполнить холодильник...

— Ну давай, за встречу!

Выпили немного — грамм по сто пятьдесят, памятуя пословицу: «Пить — пей, но дело разумей».

Выпили, закусили и тут же перешли к делу, потому что долгие разъяснительные беседы среди населения участковый вести не мог. Чтобы из образа не выпасть.

— Хочу показать один материал, — сказал «милиционер», доставая из планшетки и вставляя в дисковод компьютера диск.

На экране монитора проявилась картинка — зал, похожий на банкетный, хотя и без столиков, негромкая музыка и толпа шатающихся туда-сюда людей с бокалами и без. Судя по первому впечатлению, какая-то, в узком кругу, вечеринка. Обстановка полуофициальная: дамы в вечерних платьях, мужчины в строгих костюмах, официанты и вовсе в смокингах. Но все трезвы, хотя дармовое шампанское льется рекой — хоть купайся. В общем, — типичный корпоративный вечер, проплаченный из казенной кассы. Все очень пристойно — никто никому на шею не вешается, никого не кадрит и морду, защищая своих дам, не бьет.

Ну и что тут может быть криминального?..

А если нет ничего криминального, зачем было крутить это кино?

Непонятно...

— Ну, что скажешь? — спросил «участковый», останавливая запись.

А что тут можно сказать?.. Красиво жить не запретишь! Особенно за чужой счет.

Но «участковый» ждал не такой ответ — ждал развернутый, в стиле а-ля Шерлок Холмс. Который, используя изобретенный им метод дедукции, заметил бы, что это точно не пролетарии и не пролетарки, что на заводах и в поле они не трудятся, но тем не менее не бедствуют, что, дружа друг против друга, тем не менее хлебают из одной посудины и очень боятся, что их от нее отлучат...

— Но каким образом?! — отыгрывая восторженные интонации доктора Ватсона, спросил шеф-"участковый".

— Очень просто. У них совершенно разный выговор, разные национальности, профессии и возраст, но при этом все они пытаются походить на одного человека, копируя его интонации, движения и пристрастия. Как раньше пытались походить на другого. Может, сознательно, а может — бес...

И верно — все как один припечатывают левую руку к боку, отчаянно жестикулируя правой, все вставляют в речь немецкие словечки. Как говорится, у заики короля и придворные начинают заикаться!

— И еще... — многозначительно добавил Мишель-Герхард-фон-Штольц, — я их всех как облупленных знаю!

И не он один — все знают...

Потому что на этой обычной с виду вечеринке необычным было лишь одно — присутствующие на ней лица. В большинстве своем хорошо узнаваемые. По крайней мере, мужские. Все они чуть ли не каждый день, перетасовываясь друг с другом, как карточная колода, мелькают на экранах телевизоров в новостных передачах. Менее известны дамы, судя по всему — по тщательно замазанным морщинам, свидетельствующим об их не первой и даже не второй молодости, по их радостным улыбкам и оценивающим друг дружку взглядам, — их жены.

Вот и вся дедукция.

— А если серьезно?

— Если серьезно, то, на мой взгляд, это обычная придворная тусовка — бал при монаршем дворе. Но только как бы все они ни рядились и ни пыжились, а все равно видно, что от сохи ребята! Семь верст киселя хлебать им до высшего света, который они пытаются изображать. Костюмчики все больше с рождественских распродаж в Швейцарии, платья из второсортных западных бутиков, обувь класса — «римский скороход»... Бьюсь об заклад, что в бокалах у них французское-советское шампанское и коньяк польского разлива с намалеванными кустарным способом звездами и сплошными грамматическими ошибками на этикетке. Впрочем, им все едино — что французская грамматика, что винный букет. О манерах я и вовсе предпочту умолчать.

— Что, плохие манеры? — поинтересовался шеф.

— Не плохие — никакие. Отсутствующие. Их просто нет!

Шеф недоверчиво покосился на экран. Лично он ничего такого там не заметил — костюмы как костюмы — дорогие, богатые... И манеры тоже — никто на грудь соседа не рыгает, в носу пальцами не ковыряется и зад прилюдно не чешет.

Впрочем, Мишелю-Герхарду-фон-Штольцу виднее.

— Всё?..

Нет, есть что-то еще, ускользающее, неуловимое, беспокоящее. Что-то, что он видит, но не может ухватить...

— Можно еще раз взглянуть?

— Хоть десять, — разрешил Шеф, запуская запись.

Так себе костюмчики, ниже всякой критики платья, дальше некуда «скороходы», кошмарные стрижки, сделанные на коленке портновскими ножницами... Нет, все не то, не то, дальше...

Что-то здесь не соответствует, что-то выбивается из стиля!.. Что?..

Все-таки манеры?.. Нет, манеры совершенно подходят к стилю одежды. Равно как одежда идеально соответствует манерам. То есть все очень органично и выдержано в единой стилистике. Придраться не к чему!

И все же присутствует какой-то диссонанс.

— Можно промотать чуть назад?

Да сколько угодно!

Персонажи стремительно побежали задом наперед, мелькая, сталкиваясь и словно бильярдные шары разлетаясь в разные стороны.

— Стоп!

Встали как вкопанные.

— Хм! — сказал Мишель-Герхард-фон-Штольц. — Хм-мм!..

— Что такое? — живо поинтересовался Шеф.

Как будто и так не понятно!

— Вот, — показал Мишель на экран. — Одежда у них с распродаж, обувь «скороход», а вот это!.. Можно дать увеличение?

Отчего нельзя...

Картинка поплыла, наползая на экран и припечатывая к нему, как инфузорию к предметному стеклу микроскопа, облюбованную жертву.

— Так достаточно!

Мишель приблизил к экрану лицо, внимательно рассматривая шею одной из дам. Вернее, то, что было на шее.

Рассмотрел и снова сказал:

— Хм-мм-ммм!!.. Я, конечно, могу ошибаться, но это явно не стразы, это настоящие бриллианты!

Всё — не настоящее, а это — настоящее!

Впрочем, разве может быть иначе — дамы, имеющие таких кавалеров, могут позволить себе не только бриллианты.

Правда, такие?!

И оправы, кстати, тоже!..