Тайна Розенкрейцеров - Виталий Гладкий Страница 7

Сегодня Рудзевич весь день ощущал какое-то беспокойство. Во время службы ему вдруг показалось, что он не застегнул ширинку, и хотя брюки были скрыты под церковным облачением, ксендз сбился на полуслове, и его бросило в пот. К вечеру внутреннее волнение усилилось. Рудзевич места себе не находил. Наверное, магнитная буря, думал он, пытаясь успокоиться. В его годы (Рудзевичу недавно исполнилось сорок лет) на здоровье влияют и вспышки на солнце, и полнолуние, которое приносит бессонницу, и даже землетрясения на другой стороне земного шара.

Ксендз достал из холодильника свиные колбаски, которые он готовил собственноручно, и положил их на горячую сковородку, где уже скворчал жир. Аппетитный запах жареного мяса со специями мгновенно наполнил кухоньку и выплеснулся в открытую форточку.

Во дворе тихо заскулил голодный пес; он сидел под окном и смотрел, не отрываясь, на занавеску, которая скрывала хозяина от его по-человечески умных и тоскливых глаз. Пса Рудзевич завел после того, как воры украли у него кур. Ксендз относился к еде очень серьезно. Поэтому он предпочитал овощи со своего огорода – без нитратов, мясные продукты и яйца – из собственного хлева, когда живность кормится не подозрительной смесью неизвестно чего под названием комбикорм, а качественным зерном, отрубями, свеклой и картошкой.

Рудзевич держал кабанчика, два десятка кур и стадо гусей, которых трудно было сосчитать – ранним утром гуси уходили к реке, а возвращались, когда вечерело. Свежим молоком его снабжали прихожане, которые также помогали своему пастырю управляться с большим огородом площадью в тридцать соток. Ему нравилась простая деревенская жизнь, хотя иногда мысли и мечтания ксендза долетали и до папского престола, на котором сидел его земляк. А почему бы и ему, ксендзу Рудзевичу, не властвовать в Ватикане?

Папа ведь тоже поначалу был простым священником…

Рудзевич вдруг почувствовал, как темнота позади него сгустилась и материализовалась. Это было очень неприятное ощущение – словно ему за шиворот бросили живого скользкого ужа. Так иногда подшучивали над ним в детстве сверстники.

Он резко обернулся и посмотрел на темный дверной проем. Там стоял человек! Ноги ксендза вдруг стали ватными, и он плюхнулся на табурет.

– Матка боска… – прошептал испуганный ксендз.

– Не нужно упоминать матерь божью всуе, – строго сказал человек и зашел на кухню.

Он был высок, худощав и одет во все темное. На его аскетическом длинном лице, изрезанном глубокими морщинами, выделялся нос, который был похож на ястребиный клюв. Но внимание ксендза привлекли глаза незнакомца. Они были пугающе черны, и в них горел адский огонь фанатизма и жестокости. Они прожигали Рудзевича насквозь, и он почувствовал, что начал задыхаться. Так всегда было, когда ксендз сильно волновался.

– Как… – каркнул Рудзевич. – Кгм! – прокашлялся он. – Как вы сюда попали?

– Через дверь, – коротко ответил незнакомец.

– Но я запер ее!

– Вы хотели это сделать, но забыли. Так бывает.

Рудзевич не поверил незнакомцу. Он точно помнил, что запер входную дверь молельни на ключ. Но спорить с этим странным человеком ксендз не стал. Ему казалось, что между ними пропасть, через которую боязно прыгать.

Он лишь спросил:

– Кто вы?

Прежде чем ответить, незнакомец достал из потайного кармана массивный серебряный перстень с большим черным камнем и надел его на безымянный палец правой руки. К полированной поверхности камня была прикреплена золотая бляшка в виде оскаленной головы волка или пса. Увидев перстень, Рудзевич мгновенно успокоился. Он встал и выжидающе посмотрел на незваного гостя.

– Multi sunt vocati, pauci vero electi, [4]– немного гундося, сказал незнакомец.

– Omnia in majorem dei gloriam, [5]– смиренно ответил ксендз.

Незнакомец протянул руку с перстнем, Рудзевич встал на колени и поцеловал изображение оскаленной пасти.

Когда губы ксендза коснулись перстня, ему показалось, что по телу пробежал электрический ток. Его скромную обитель удостоил посещением сам генерал ордена Иисуса!

– Встаньте, сын мой, – приказал незнакомец, оказавшийся одним из руководителей ордена иезуитов; возможно, он был даже магистром.

Рудзевич, с трудом разгибая мгновенно одеревеневшие ноги, поднялся и покорно склонил голову перед своим непосредственным начальником. В иезуиты Рудзевича сосватал приятель. Они учились и получали сан вместе, но затем их пути разошлись. Приятель очень быстро сделал карьеру и стал каноником [6], в отличие от Рудзевича, влачащего жалкое существование в захудалом приходе.

Но надежды Рудзевича на быстрый карьерный рост не оправдались. Правда, его перевели в другую местность, где жил народ побогаче, однако, как был он простым ксендзом, так и остался.

Перемены в его судьбе наступили три года назад. Рудзевича вызвал к себе сам кардинал и после недолгой беседы благословил на тернистый путь первопроходца – ксендз должен был вместе с несколькими подвижниками оставить Польшу и отправиться в православную Россию, где так исторически сложилось, что народ католиков и на дух не терпел.

Сникший Рудзевич воспротивиться воле высшего церковного начальства не мог – не имел права. Но вечером того же дня его посетил один из братьев ордена Иисуса, старший офицер, если применить военную терминологию, и рассказал, что служение Господу в России не опала, а большое доверие.

Орден в лице церкви посылает Рудзевича, чтобы он создал во враждебном православном окружении ячейку иезуитов, которая в будущем могла бы стать опорным пунктом католицизма в регионе. Для этого выделены большие средства. Самому Рудзевичу было твердо обещано через пять-семь лет честного и беспорочного служения папскому престолу хорошую синекуру или в Польше, или в другой стране Запада.

Ксендз рьяно взялся за работу, но особыми успехами похвастаться не мог. Даже его земляки-поляки, истинные католики, и те были заражены вирусом марксизма, который в России выродился в пофигизм – всем все было до лампочки. Но самое страшное заключалось в том, что постепенно и Рудзевич начал меняться. Не помогали ни чтения молитв, ни епитимьи, которые он накладывал сам на себя, ни долгие вечерние беседы перед зеркалом, когда он убеждал свое отражение, Рудзевича-перевертыша, не сходить с пути истинного, не пасовать перед трудностями. Чтобы быть более убедительным в своих увещеваниях, ксендз ставил рядом бутылку доброго самогона и стакан, и время от времени причащался, закусывая корочкой ржаного хлеба и соленым огурцом.

Нужно сказать, что самогон тоже был собственного производства. Ту пакость, что пила его паства, Рудзевич брезговал даже нюхать. Свою «огненную воду» ксендз гнал из сахара, затем с помощью марганцовки убирал сивушные масла, а потом пропускал два раза через фильтры с древесным углем. Полученную жидкость Рудзевич облагораживал, настаивая на дубовой коре и чае с добавлением других ингредиентов – ванили, корицы, сахара, кофе и так далее. Конечный продукт у ксендза получался гораздо лучше самопального «виски», которое стояло на прилавках магазинов.