Ариэль - Харри Нюкянен Страница 7

— Прямо сейчас поехать?

— Если можешь.

Симолин нашел номер в памяти своего мобильника и позвонил.

— Привет. Ты где?.. Хорошо, надо бы узнать PIN-код телефона… как можно скорее… О’кей, я выезжаю прямо сейчас.

Симолин нажал на отбой:

— Сделает.

— Разве на это не нужно разрешения? — засомневался Оксанен.

Он был прав, но я велел ему не беспокоиться.

— Вези телефон приятелю и посмотри, что в нем. После этого сразу позвони мне. Арья займется фотографиями… Сделай снимки обоих с запасом, и для нас, и для прессы, но пока не передавай для публикации. И заодно достань список установленных поблизости камер наблюдения.

Микроавтобус с логотипом государственных железных дорог подъехал к ограждению полицейской лентой. Человек в комбинезоне стал что-то объяснять полицейскому из оцепления. Тот показал на нас. Мужчина направился к нашему автобусу, в руке он держал бумажный сверток. Я открыл дверь.

— Это вам, — сказал мужчина и протянул мне что-то завернутое в газету.

Сверток оказался увесистым. Я развернул несколько слоев вчерашних новостей, под которыми блеснула вороненая сталь.

— Пистолет застрял в очень неожиданном месте — в токоприемнике поезда, и так там и оставался, поскольку скорость была небольшая, — пояснил железнодорожник.

— В токоприемнике?

— Это на крыше. Поезд при помощи токоприемника получает электропитание с подвешенного провода. Никто к нему не прикасался без перчаток.

Все с интересом воззрились на пистолет — совершенно новую девятимиллиметровую «беретту». Ствол был снабжен резьбой для глушителя. Я понюхал дуло, но ощутил только запах оружейного масла.

— Из него не стреляли.

— Кроме того, он девятимиллиметровый, а не двадцать второго калибра, — заметил Оксанен. — У парня не было кобуры, и он таскал его в кармане или за поясом, вот пистолет и выпал.

— Или он достал его для самозащиты, — продолжил Симолин.

Я подумал о том, что меняет в деле обнаружение пистолета. Как минимум, пистолет вписывается в версию Стенман. Кроме того, как-то характеризует владельца. Обычный человек с пистолетом не ходит. Погибший был либо преступником, либо полицейским, либо… чего-то боялся.

Я протянул сверток Стенман:

— Отвези на экспертизу.

Стенман вышла из машины. Я проводил ее взглядом, бумажный стаканчик все еще оставался у меня в руке. На мгновение я задумался, куда бы его деть. Не нашел ничего лучше, чем оставить в машине на полу. Оксанен был не столь деликатен — смял стакан и бросил его под автомобиль.

— Арья!

Стенман остановилась метрах в десяти от машины.

— Как у тебя дома обстановка?

Муж Стенман уже две недели находился в КПЗ по подозрению в укрывательстве краденого. На его фирме, сдающей в аренду строительную технику, обнаружили десятка полтора механизмов, объявленных в розыск как похищенные. Делом занималась и налоговая служба.

Я ощущал дискомфорт из-за того, что, будучи начальником Стенман, никак ее не поддержал, хотя знал, как тяжело она восприняла случившееся.

— Хессу вчера выпустили.

— Может, тебе нужен отпуск?

— Нет… спасибо. Худшее, надеюсь, позади.

— Если что-то понадобится, скажи.

Стенман слегка улыбнулась:

— Скажу, спасибо.

Я вернулся к машине. По-прежнему не чувствовал себя хорошим начальником.

Оксанен сел в машину и обмотал цепочку от ключей вокруг указательного пальца. Брелок представлял собой миниатюрное автомобильное колесо.

Я достал из кармана пластиковый пакет с картой «Хертца»:

— Посмотри, что из этого можно выудить, карта была у «прыгуна».

Оксанен взглянул на карту:

— Такую выдают, когда берешь напрокат машину в «Хертце». У меня, кстати, есть там товарищ, он может помочь.

— Хорошо. Пойду еще поспрашиваю людей.

Я уже направился к мосту, когда Симолин остановил меня, тронув за плечо:

— От рассказа машиниста у меня сложилось впечатление, что этого парня куда-то вели, то есть он им был нужен живым. В таком случае у них была где-то рядом машина, сопротивляющегося взрослого мужчину далеко не утащишь. И потом — гильзы. Оружие во время стрельбы могло находиться в сумке. Спортивная сумка не привлекает внимания, и через нее, или прикрываясь ею, легко стрелять.

— Оба предположения хорошие, действительно хорошие, — сказал я.

Смущенный Симолин заспешил прочь. Мгновение я смотрел вслед долговязому констеблю. Почему-то я был почти уверен, что Симолин прав в обеих своих догадках.

Я перешел через мост и посмотрел вниз. Тела уже увезли в бюро судебно-медицинской экспертизы в Рускеасуо, и закрытый утром для движения участок дороги снова функционировал. Мост же оставался перекрытым, и его окрестности оцеплены; прочесывание территории продолжалось. За пределами запретной зоны со стороны Линнунлаулу вертелись несколько репортеров и фотографов. Они попытались вытянуть из меня информацию об убийстве, но я велел им звонить Хуовинену. Тот обладал даром общаться с журналистами.

Я остановился на минуту, чтобы собраться с мыслями. Если одного из мужчин куда-то вели, то от него чего-то хотели. Это не могла быть какая-то вещь или партия наркотиков — их можно просто отобрать. Значит, от него хотели чего-то другого, например информации. Мужчина, в свою очередь, знал, чем это грозит, и боялся настолько, что, не задумываясь, попытался убежать, прыгнув с моста. На такое не идут, если не уверены, что находятся в смертельной опасности. Наличие у него оружия указывает, что он был готов к неприятностям. Тем не менее его застали врасплох.

Огражденная площадка для выгула собак находилась сразу за мостом справа. За оградой было две собаки: стремительно носившаяся взад-вперед или вертевшаяся на месте светло-коричневая дворняга и робко замерший у ног хозяйки, дамы лет шестидесяти, маленький черный пудель. Я подошел к владелице пуделя и представился.

— Вы были тут утром с собакой?

— Была.

— В какое время?

— В восемь. Я всегда прихожу в это время.

— Заметили что-нибудь необычное на мосту?

Женщина мрачно посмотрела на меня:

— Молодой человек, если вы для начала расскажете, что произошло на мосту, мне будет легче понять, что вы называете необычным.

Я почувствовал себя школьником перед строгой учительницей. Я всегда робею перед пожилыми дамами с громким голосом. Возможно, в этом виновата моя мама. Она всегда считала, что у нее есть предоставленное ей материнством неотъемлемое право обращаться с мужчинами как с нашкодившими детьми.