Слишком большое сходство - Виктор Пронин Страница 7

– Обижаться будешь в кабинете прокурора. Когда он вызовет, чтобы сообщить о твоей отставке. Приезжай. Убийцу в самом деле знают все. Даже я. Не забудь прихватить пива. В киоске, недалеко от твоей конторы, я видел баночное.

– Ты что, ошалел?! Одна банка стоит моей недельной зарплаты!

– Для правосудия я сберег не одну неделю твоих бестолковых метаний. – Больше Ксенофонтов произнести ничего не успел – в трубке раздались частые короткие гудки.

Зайцев пришел так быстро, что стало ясно – он звонил из ближайшего автомата, а до этого бродил вокруг ксенофонтовского дома. В его движениях все еще чувствовалась оскорбленность. Плащ он повесил на угол двери, чтобы не намокли вещи на вешалке, а пройдя в комнату, со значением поставил на стол пиво.

– Как все меняется, старик, – печально заметил Ксенофонтов. – Когда-то ты приходил ко мне с целой сумкой пива, с пакетом вяленой рыбы… Неужели придут времена, когда вот эту жалкую баночку мы будем вспоминать с восторгом и умилением… Сколько в ней, бедной?

А! – Зайцев махнул рукой. – Триста граммов. – Он сковырнул алюминиевую пластинку, и из отверстия поднялось легкое пивное облачко. А когда он разлил пиво по стаканам, в каждом оказалось не более половины. – Двадцать рублей стоит такая баночка… А эту я конфисковал у спекулянта.

– Он не возражал?

– Он был бы счастлив подарить мне сотню банок. Но тогда пришлось бы не только отпустить его на волю, но и отпускать впредь.

– Старик, ты поступил мужественно. Я бы так не смог, – сказал Ксенофонтов и одним долгим глотком выпил свое пиво. – Если бы все поступали так… Но это, к счастью, невозможно.

– Я тебя слушаю.

– Ты хочешь узнать, кто убийца? Скажу. Но доказывать его вину тебе придется самому. Хотя я и не уверен, что мне хочется наказать этого человека… Возможно, он поступил правильно, хотя и слишком уж категорично.

– Так кто же?!

– Васысь.

– Не может быть! Я почти доказал, что это…

– Не надо, – остановил его Ксенофонтов. – Не срамись. Понимаешь, Зайцев, здесь главное – найти причину. Теплая многолетняя компания положительных, обеспеченных людей… Дружба и взаимовыручка, даже взаимовыгодность… И вдруг – заряд картечи в спину… Должна быть причина.

– Ты ее нашел?

– Еще там, на берегу. Причина стала мне ясна, как только ты сказал про перышко в шляпе Асташкина.

– Скажите, пожалуйста! – с усмешкой воскликнул следователь.

– Да, Зайцев, да! Когда пиво стоит двадцать рублей стакан, а достать его можно только преступным путем с помощью следователя по особо важным делам… С людьми начинают происходить чудовищные превращения… Но поскольку эти превращения происходят со всеми, они остаются незамеченными. И мы с тобой тоже представляем двух чудовищ, которые по старой памяти притворяются хорошими ребятами. У нас искажена нравственность, Зайцев! Мы испорчены духовно! Мы злобны и завистливы, мы готовы проклясть человека за банку пива. Ровно минуту назад я произнес, внутренне, конечно, самые жестокие слова, которые только нашлись, по адресу спекулянта голландским пивом. Разве нормальный человек сможет проклясть незнакомого ему парня из-за этого вонючего пива? А разве ты, служитель Закона, должен был выпрашивать эту баночку взамен на хорошую камеру или благожелательный протокол задержания?

– Да ладно тебе, – Зайцев покраснел, что бывало с ним чрезвычайно редко. Не потому, что разучился краснеть, а потому что он не совершал поступков, которые вынуждали бы его краснеть.

– Пиво – ладно! Но есть на свете Канарские острова, брауншвейгские колбасы, египетские трусики, наши советские красавицы… Нет, я не хочу немедленно получить все это, нет во мне такого уж иссушающего желания… Но сознание полной и окончательной недоступности всего этого производит во мне необратимые изменения. И самое страшное – я теряю интерес к самому себе.

– Извини, но у меня интерес к убийце.

– О нем я и говорю… Ты слушай, старик, слушай… Где еще ты услышишь столь мудрые и печальные откровения… В каких своих провонявших хлоркой камерах и коридорах, в каких провонявших тройным одеколоном начальственных кабинетах, в каких провонявших потом очередях… Когда я знаю, что у меня никогда не будет жилья, кроме вот этой кельи на девятом этаже, когда я наверняка знаю, что у меня никогда не будет куска жареного мяса на завтрак, не говоря уже о клубнике со сливками, и похоронят меня вот в этих стоптанных туфлях… Я еще при жизни теряю интерес к самому себе и к тому, что со мной происходит. Мне безразличен галстук, который подвернулся утром, и я, не глядя, затягиваю его на своей шее, на небритой шее, Зайцев! Это мне тоже безразлично… Если на моих вышеупомянутых туфлях висят комья грязи, мне в голову не приходит почистить их… Зачем? – спрашиваю я себя. Все равно опять запылятся. Впрочем, вру! Об этом я себя даже не спрашиваю.

– Ксенофонтов, мне очень нравится то, что ты говоришь. Но прошу – чуть покороче.

– Хорошо. Но не только я теряю к себе интерес, это происходит со всеми. Прости меня, Зайцев, но у тебя сзади на носке дыра. И ее очень хорошо видно, когда при ходьбе поднимается штанина. Или когда ты сидишь, как сейчас…

– Не может быть! – вскричал Зайцев, заливаясь краской.

Дыра, Зайцев, – грустно повторил Ксенофонтов. – И ты знаешь о ней. Иначе не покраснел бы до помидорного цвета. Может быть, ты подзабыл, но помидор – это овощ такой, раньше он иногда встречался на наших столах… Ты надеялся, что ее не будет видно, но не учел, что дыры имеют обыкновение увеличиваться. Только не вздумай разуваться! Не хватало, чтобы я еще нюхал твои дырявые носки. Так вот, охотники… Они тоже потеряли к себе интерес, а если и держались, то охотой. Да и та сводилась к обыкновенной пьянке. Но! Кроме Асташкина.

– Это почему же?

– А потому что у него шляпа с пером. Вот ты почему не носишь шляпу с пером? Ведь ты купил себе такую шляпу? Купил. Но перышко отодрал еще в магазине. Ты боишься выглядеть вызывающе, Зайцев. Тебя тянет к серости и неприметности. Допустим, это профессиональное. Простим. А Асташкин не боялся вызова. У него шляпа с пером и бельгийское ружье. И он занимался теннисом. А до этого ходил в бассейн.

– Конечно! Директору гастронома можно!

– Стыдись, старик! Ты говоришь, как склочник в колбасной очереди. Шляпу с пером может носить каждый. И каждый, если уж очень захочет, может заняться теннисом. Или бегом. Или моржовыми купаниями. Ты купаешься зимой в проруби? Не купаешься. Почему? Слабо тебе. И перо, прекрасное рыжее перышко ты на моих глазах оторвал от шляпы и бросил в корзину для мусора прямо возле кассы, где оплатил свою покупку. А вот Асташкин не потерял к себе интереса. Он следил за собой, и это было заметно. Особенно женщинам. Особенно красивым женщинам.

– Ну ты даешь! Почему именно красивым?

– А потому, что красивые женщины знают, что могут в этой жизни претендовать на нечто большее, чем все остальные. И они претендуют. Даже когда сами об этом не догадываются. Претендуют самим фактом своего существования. Идем дальше. Рано или поздно в компании охотников должна была возникнуть тема любви.