Хеппи-энд на две персоны - Рина Осинкина Страница 7

– Вы чего так рано? – с недовольным удивлением поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, провернулся, чтобы пойти обратно.

– Я вам щербета принесла, – вытягивая руки из тесных рукавов жакета, произнесла Сандра, даже не попытавшись что-нибудь ответить его спине.

– Щербета? – опираясь на клюку, развернулся хозяин, передумав укрываться в кабинете. – Какого еще щербета? Я просил купить мне щербет?

– Ну, если вы отказываетесь, я съем его весь сама.

– Сливочный хотя бы?

– И с фундуком.

– Ну ладно. Сгодится.

– Поужинали? – пропыхтела Сандра, шаря под калошницей, чтобы найти свои тапочки. Запропали опять куда-то. Не обнаружив, нанизала на ноги старые кущинские.

– Каждая вещь должна знать свое место, – поучительно-противным тоном проговорил Кущин, наблюдая за ее действиями. – Даже если вы опаздываете на электричку, домашняя обувь должна быть оставлена у входа.

– Пятки вместе, носки врозь, мордой к стене, – пробурчала Сандра. – Вам жалко своих старых шлепанцев?

– Носки тоже вместе. Не жалко. Им на помойку пора. Поужинал.

– И как еда? Сгодится?

– Еда как еда. Есть можно.

– Рада, что вам понравилось.

Он хотел уточнить, почему она решила, что ее стряпня ему понравилась, но понял, что от пикировки устал, и ничего не ответил. Пусть думает что хочет.

«Конечно, ему все понравилось, – невозмутимо рассудила Сандра. – Тилапия в кляре со сметаной и на гарнир жареная картошка, хоть и приготовленные загодя, не могут не понравиться. Особенно если их разогреть».

– Вы ужин разогревали, я надеюсь?

Хозяин хмыкнул.

– Понятно.

– А вот мне непонятно, – неожиданно возвысил голос Кущин. – Почему вы сами не потребляете эту еду? Подозреваете меня в крохоборстве, а? Я угадал? Признавайтесь!

Он подковылял к ней, злой и сутулый, остановился вплотную, нависнув и гневно сверкнув очами.

Она бы испугалась. Обязательно испугалась бы, не будь в ее прошлом событий пострашнее, чем внезапно заблаживший работодатель. Поэтому она просто отодвинулась от него, сделав шаг в сторону, и пошла в свою комнату, через плечо проронив:

– Мы это обсуждали.

«Остатки подъедать не буду», – сердито думала она.

«Разве трудно приготовить дополнительную порцию?» – раздражался про себя он и, непонятно отчего, чувствовал себя виноватым.

Эта идиотка отчитывалась перед ним за каждый купленный рулон туалетной бумаги, за каждый батон, за каждый пакетик сушеной зелени. Он не сразу понял, что Сандра не прикасается к еде, которую готовит для него, и что себе готовит отдельно, из продуктов, купленных отдельно, на деньги из ее – отдельного – кошелька. А когда понял, оскорбился, взъярился, устроил прислуге скандал, но это ничего ровным счетом не дало.

Она сказала:

– Я работаю, вы платите.

И еще:

– Не вносите путаницу в простой алгоритм.

И добавила:

– Если вам жалко кастрюльки и сковороды, я привезу свои из дома.

Ему приходилось терпеть ее фортели. Куда деваться, помощница по дому нужна ему до зарезу. К тому же из нее получилась вполне сносная научная ассистентка, если так ее можно назвать, согласно изредка выполняемым функциям: перепечатке из блокнота в текстовые файлы его каракули, суть которых она не понимала и понимать не могла, и сортировке с упаковкой фитообразцов. И вот тут ее болезненная щепетильность оказалась как нельзя кстати. Не заметь он за экономкой такой редкой черты, до холщовых мешочков и толстостенных скляночек он бы ее не допустил.

Он видел, как она устает, но не понимал, чему она при этом так радуется. Денег он ей платил не так чтобы очень, а она бодра, весела и задорна, как будто получает мильон в баксах. Или как будто сейчас апрель и она в кого-то влюбилась.

От слова «влюбилась» его передернуло. Забытое слово, ненужное, а в некоторых ситуациях вредоносное.

Однако, даже если она и влюбилась, не дождавшись весенней распутицы, его это не касается. Если оно и так, внезапный выходной должен для нее быть настоящим подарком. Девушки обожают прихорашиваться в салонах красоты и совершать набеги на торговые центры в поискать чего-нибудь этакого, чего-нибудь новенького, чего у подруг нет.

Он подошел к двери, ведущей во временное жилище его временной прислуги, и постучал костяшками пальцев по гулкой фанерной створке:

– Александра Викторовна, мне нужно с вами поговорить. Приходите в кабинет. Это ненадолго.

Кущинский кабинет был той зоной, в которую вход с мокрой тряпкой и шваброй был разрешен только в присутствии хозяина. Впрочем, запрет на хозинвентарь касался и пылесоса. Васю можно было понять: в этом помещении было столько всего такого, и размещалось это такое настолько неудобно, и стояло настолько ненадежно в двух стеллажах и на верстаке – да, имелся и верстак, – что одним лихим движением швабры можно было снести дорогостоящее оборудование с привычных мест и разбить вдребезги.

В квадратной комнате с окном, убранным плотными жалюзи, кроме обязательного письменного стола, наличествовали весьма странные предметы, благодаря коим кругозор Сандры пополнился понятиями и наименованиями, ранее ей неизвестными: такими, как биохимический анализатор, магнитная мешалка, сушильный шкаф и аналитические весы. И тому подобное. Впрочем, про весы она знала и раньше от Генки Неботаника.

В картонных коробках, задвинутых в глубь полок одного из стеллажей, Кущин держал расфасованную по мешочкам разнообразную высушенную зелень, а еще – коренья, измельченные грибы-трутовики, древесную кору разных пород деревьев. В ячейках несгораемого шкафа, тоже встроенного в стеллаж, однако никогда не запираемого, он хранил стеклянные баночки с чем-то порошкообразным неопределенно-серого цвета и разнокалиберные пузырьки с вязкими на вид жидкостями цвета буро-багрового. Содержимое пузырьков лениво покачивалось, когда Кущин брал тот или иной образец для какой-либо надобности в руки.

Дополнительный сюр комнате придавала гигантская вытяжка из оцинкованного стального листа, жерлом нависшая над верстаком, уставленным ретортами и колбами, и хоботом протянувшаяся по потолку к оконной раме.

Самое для Сандры было удивительное, что комнатных растений Кущин не держал. Исключение составляли алоэ, каланхоэ и карликовый фикус на подоконнике в его спальне, а также безобразно разросшийся плющ на кухонной стене. Она собиралась как-нибудь задать ему вопрос об этом, но отчего-то робела. Она, нужно признаться, все-таки его побаивалась, как ни хорохорилась внутренне и как ни петушилась снаружи.

Кущин бросил на домработницу косой взгляд от монитора, когда та вошла в кабинет. Александра переоделась по-домашнему: в спортивный костюм, цвет которого – блекло-лиловый – ей совершенно не шел, да и в целом костюм не вязался с ее прической в виде тугого кукиша на макушке. И особенно он не вязался с фартуком в полосочку, который экономка неизменно напяливает, едва подходит к газовой плите, но эстетические пристрастия прислуги Василия Петровича касаться не должны. Они и не касались.