Снежная девочка - Хавьер Кастильо Страница 7

Я быстро пролистала газеты за 26 ноября, День благодарения, поскольку это был тот самый день, когда Кира исчезла. Материалы заканчивали собирать накануне ночью, и в них говорилось о событиях, произошедших 25 ноября, поэтому там не могло быть никакой информации о девочке.

Первое упоминание об исчезновении Киры я нашла в газетах за следующий день, пролистав несколько сотен страниц различных изданий с фотографиями парада и заголовками об официальном начале Рождества. В нижнем углу 16-й страницы газеты «Нью-Йорк дэйли ньюс» в черной рамке была напечатана первая фотография Киры, та самая, что несколько дней спустя украсила обложку «Манхэттен пресс». В статье нейтральным тоном сообщалось: накануне начались поиски пропавшей трехлетней девочки по имени Кира. Согласно статье, на ней были джинсы, белая или светло-розовая кофта и белая утепленная куртка. Больше никаких сведений. Время исчезновения или место, где ее видели в последний раз, не упоминались.

Я не удивилась, обнаружив в газетах за 27-е число более развернутую статью. Еще одна газета, на этот раз «Нью-Йорк пост», посвятила исчезновению Киры полстраницы. Статья, подписанная неким Томом Уолшем, сообщала следующее:

«Идет второй день поисков Киры Темплтон, пропавшей во время парада в День благодарения. Трехлетняя девочка исчезла в толпе два дня назад. Ее отчаявшиеся родители просят общественность помочь в поисках». Новость сопровождалась фотографией Аарона и Грейс Темплтон, держащих в руках фотографию дочери. Их глаза опухли от слез. Именно на этой фотографии я впервые увидела родителей.

Я продолжала читать газеты, выбирая страницы, на которых упоминалась Кира или парад, продвигаясь вперед по календарю, пока не дошла до текущего дня и первой полосы «Манхэттен пресс».

Взглянув на часы, с удивлением обнаружила, что было уже почти девять часов вечера. В библиотеке, которая в это время года была открыта до полуночи, так как экзамены уже были не за горами, но еще достаточно далеко, чтобы ни у кого не было срочной необходимости заниматься, было пусто.

Мне не следовало задерживаться так поздно. Я быстро запихала нужные страницы в рюкзак и подкатила тележку к стойке. Увидев беспорядочную гору бумаг, библиотекарша заворчала.

Я вышла на улицу в нью-йоркскую ночь. Посмотрел в одну сторону – ни души. С другой стороны виднелась пара силуэтов, окруженных дымом: люди разговаривали и курили в дверях бара. Я вернулась внутрь, и девушка за стойкой притворно улыбнулась, увидев меня снова.

– Можно воспользоваться телефоном? Я не взяла с собой денег на такси…. Я не планировала задерживаться допоздна.

– Еще только девять часов. На улицах есть люди.

– Так могу я воспользоваться телефоном или нет?

– Эээ… Конечно. – Она протянула мне трубку.

Я снимала квартиру в центре Гарлема, в красном кирпичном здании на 115-й улице, всего в десяти минутах ходьбы от университета, который находился на восточной стороне Морнингсайд-парка, а мой дом – на западной.

Чтобы попасть в квартиру, требовалось лишь пересечь несколько улиц и пройти через парк. Проблема заключалась в том, что в те годы в районе было неспокойно. Здесь было много кондоминиумов и социального жилья, и это место к югу от Центрального парка притягивало различные банды, мелкие группировки, наркоманов и грабителей в поисках ни о чем не подозревающей жертвы. Днем обходилось без грабежей и разбоев, но к ночи ситуация полностью менялась.

Я набрала номер единственного человека, который ответил бы в этот час.

– Да? – произнес мужской голос на другом конце.

– Не хочешь встретиться? Я в факультетской библиотеке.

– Мирен?

– У меня был долгий день. Так да или нет?

– Хорошо. Буду через пятнадцать минут.

– Я подожду тебя внутри.

Повесив трубку, осталась стоять, наблюдая, как библиотекарша пытается разобраться в газетном беспорядке, который я учинила. Вскоре на пороге появился профессор Шмоер, одетый в пиджак с заплатками на локтях и круглые очки в роговой оправе, и жестом позвал меня на улицу.

– Все хорошо? – спросил он в качестве приветствия, едва мы вышли на тротуар.

– Я припозднилась.

– Я провожу тебя до дома, а потом уйду, хорошо? Я не могу остаться. – Он повернулся ко мне спиной и двинулся на восток. – В редакции просто хаос. Издатель хочет напечатать что-нибудь о Кире Темплтон на первой странице, что угодно, и у меня такое чувство, будто завтра такое будет во всех газетах после сегодняшней «Манхэттен пресс». Мы только разбередим рану, и, честно говоря, мне противно быть частью этого.

Ускорив шаг, я догнала его.

– А что вы собираетесь публиковать? – спросила из любопытства.

– Звонок матери в службу спасения. Мы получили копию записи.

– Ох, плохо дело, – выдохнула я, подняв брови. – Неожиданный для «Дэйли» крен в сторону сенсации. Разве вы не деловое издание?

– Именно. Поэтому-то меня и тошнит от их планов.

Я ответила не сразу. Меня отвлек звук наших шагов по тротуару и то, как наши тени сначала обогнали нас, когда мы прошли мимо фонаря, а затем исчезли.

– А ты не можешь ничего возразить? Разве ты не можешь опубликовать что-нибудь другое? Ты же главный редактор.

– Продажи, Мирен. Продажи – это все, – раздраженно бросил он. – Ты сама сегодня это сказала. Возможно, ты просто не осознаешь, насколько от них все зависит. Только они и имеют значение.

– Настолько?

– Сегодняшний тираж «Манхэттен пресс» взлетел. Они продали в десять раз больше газет, чем вчера, Мирен. А все остальные газеты продавались плохо. Они в выигрыше, как ни посмотри.

– В десять раз?

– Мы не знаем, что они опубликуют завтра, но так это и работает. Хотим мы этого или нет, но поиск этого ребенка станет главной загадкой следующих нескольких месяцев во всех средствах массовой информации, если только она не отыщется раньше. Некоторые издания даже предпочли бы, чтобы она так и не нашлась, – в их интересах растягивать эту историю как можно дольше. Когда люди забудут об этом деле, а газеты – о ней, начнется траур, но всем будет уже все равно, и только если сама Кира или ее труп появится посреди Таймс-сквер, тема будет поднята снова.

Он выглядел обессиленным и настолько подавленным, что я не осмелилась ничего сказать.

Мы подошли к статуе Карла Шурца, и я попросила обойти парк, хоть это и удвоит время прогулки, но Шмоер согласился без колебаний.

Дальше он шел молча. Конечно, дело было в его возрасте. Профессор был старше меня лет на пятнадцать и знал, что мне не требовались разговоры. Он ждал, пока я сдамся сама. Возможно, думал, я затрону эту тему после моего отказа пересечь парк, но я не собиралась это обсуждать. Дойдя по Манхэттен-авеню до дома, я сказала:

– Спасибо, профессор.