Город без полиции - Анна Малышева Страница 7

– Не разбудила? Я только что сама проснулась, и увидела у вас на балконе свет. Мы в соседних номерах, я остановилась тут, чтобы быть поближе.

– Я уже не сплю. Мы никуда не едем?

– Почему? – удивилась та. – Выпьем кофе и поедем, а еще лучше отправимся сразу, кофе нам везде дадут. Жду вас внизу, у стойки. Нас отвезет Димитрий, он только что вернулся.

Слегка ошеломленная Таня повесила трубку и торопливо умылась в крохотной ванной комнате, выглядевшей весьма скромно: простенький душ с пластиковой занавеской, притиснутый к маленькой раковине, на бортике которой с трудом умещался стакан для зубной щетки и мыльница, немодный белый кафель, застиранные полотенца с эмблемой отеля. Таня плеснула в лицо водой и, выпрямившись, оглядела свое отражение в зеркале, сильно подсвеченном люминесцентной лампой. Оно ей не понравилось – девушка нашла, что она слишком бледна, под глазами откуда-то взялись озабоченные морщинки, и сам взгляд был какой-то затравленный, будто ожидающий нападения. «Подумаешь, полиция, – сказала она вслух, яростно причесываясь и раздирая щеткой спутавшиеся за время сна каштановые, остриженные в каре волосы. – Мне наверняка покажут не его самого, а фотографии. Что там могло остаться после четырех лет?»

При этой мысли ее ноги вдруг подкосились, и она вцепилась в полотенцесушитель, к счастью, холодный. Яркий свет в ванной как будто потускнел, и она с поразительной, неприятной отчетливостью увидела вдруг картину из далекого прошлого – раннее утро, ее двадцатый день рождения, Паша будит ее, целуя в нос, чего она терпеть не может. Таня хочет возмутиться и напомнить, что сегодня она в институт не идет, а занимается праздничным столом, но оказывается, он только что бегал на рынок за углом и принес ей огромный букет ее любимых белых лилий. Только белые лилии, больше ничего – как она любит. Таня садится в постели, натягивая на голые плечи ускользающее одеяло, неловко берет у него из рук умопомрачительно благоухающий мокрый букет, и он снова целует ее, на этот раз по-настоящему, в губы. У него довольный вид, он рад, что сумел ее удивить. Она следит за тем, как он собирается в институт, и думает о том, как ей повезло и какой у нее любящий, внимательный и, на зависть всем сокурсницам, красивый парень!

«Какой я была тогда маленькой! – Таня прогнала видение, и вместе с ним ушла слабость. Она выпустила полотенцесушитель и вышла из ванной, погасив за собой свет. – И какой я себя считала большой! Какой опытной и умной! Как рычала на маму, когда она пыталась давать советы! Как презирала осторожность, как верила в свою звезду! Силен же был мой ангел-хранитель, если он не пустил меня в Грецию вместе с Пашкой! Возможно, тогда пришлось бы опознавать два трупа...»

Она быстро оделась, натянув мешковатые вельветовые брюки и замшевую куртку поверх легкого свитера. Подкрасилась лишь слегка, оттенив зелеными тенями свои серые глаза, которые сурово смотрели из-под широких густых бровей, выщипывать которые Таня упорно не желала. Бледная помада на губы, капля духов на шею – и она легко сбежала по винтовой лестнице на первый этаж, пугая своими шагами тени в пустых темных коридорах.

Ольга ждала ее в холле, дымя сигаретой и с кем-то по-гречески беседуя по мобильному телефону. Увидев свою подопечную, переводчица махнула рукой:

– Идите на улицу и садитесь в машину, нас уже ждут. Вы взяли его фотографии?

Два Пашиных снимка, которые Таня сочла самыми удачными, она хранила за обложкой своего загранпаспорта. Забрав его у портье, девушка спросила Ольгу, уже закончившую разговор, не стоит ли их прямо сейчас показать хозяину гостиницы или его жене? Та отнеслась к этому предложению резко отрицательно:

– Нет, он должен опознать их в полиции. Под расписку, что ли. В общем, никакой самодеятельности, и я вам ничего не рассказывала, хорошо? А то мне там выскажут...

– А Матильда тоже поедет?

– Нет, да ей и незачем. Она вашего друга не видела, он общался только с Димитрием. Он уже в машине, идемте!

Рядом с бассейном, ртутно блестевшим в свете нескольких фонарей, стоял желтый микроавтобус «Мерседес», на боку которого черной краской было написано название отеля – «Солнце Мармари». Оттуда выпрыгнул высокий смуглый мужчина и приветствовал женщин по-гречески и по-английски. Таня ответила и подала ему руку. «Они все тут так мне улыбаются, будто только и мечтали, что я приеду! Интересно, это у них профессиональное или искреннее? Вроде тут русских любят, все же братья-православные». Димитрий пожал ей руку бережно и осторожно, и спросил девушку, удалось ли ей отдохнуть?

– Я отлично выспалась, – сказала она, через плечо оглянувшись на отель. – Так тихо! А что, все остальные номера пустые?

– Сейчас да. – Димитрий пригласил ее в автобус радушным жестом. – Но через пару дней приедет группа немцев, они в это время купаются. Днем еще бывает жарко, да вы увидите! Если не решитесь зайти в море, то можно купаться в бассейне. Вода у нас морская, греки в хлорированной не купаются! После полудня солнце хорошо ее прогревает...

– Через пару дней я, наверное, уеду, – возразила Таня и ей вдруг стало грустно, как будто она в самом деле ехала сюда с тайной мечтою искупаться.

Путь до Каристоса занял минут сорок, и красот горной дороги Таня так и не разглядела. Ей запомнились только кусты лилового вереска по обочинам, то и дело попадавшие в свет фар, и блеск ночного моря, щедро залитого луной – оно то и дело выныривало из-за скалистой гряды, вдоль которого шло шоссе. Наконец навстречу стали попадаться машины, замелькали указатели, их начинали обгонять. Приближался город, и Таня придвинулась к стеклу, жадно вглядываясь в появлявшиеся из темноты перекрестки, магазины с освещенными витринами и настежь распахнутыми дверями, неоновые вывески, смысл которых она с трудом, но все-таки угадывала. Микроавтобус немного постоял в пробке перед площадью, свернул на набережную и проехал мимо ряда уличных кафе, подходивших почти к самой воде, на которой качались тесно пришвартованные яхты. Наконец он остановился, и Димитрий, обернувшись, весело сверкнул зубами:

– Мы приехали рано. Выпьем кофе?

Расположились в уличном кафе, где хозяина гостиницы, по всей видимости, хорошо знали. Тут же появились какие-то люди, они обнимали его, хлопали по спине, громко разговаривали, то и дело поглядывая на сопровождавших его женщин. Ольга, подойдя к стойке, заговорила по-гречески с полной пожилой женщиной, и та, кивнув, принялась варить кофе. Таня держалась чуть поодаль, разглядывая яхты, согласно покачивающиеся на маслянисто-черной воде, в которой отражались огни фонарей. Сильно пахло сырой рыбой, лежавшей здесь же под тентом на лотке, среди пористых кусков серого льда. Под лотком лежал раскормленный полосатый кот, на плоской морде которого было написано отвращение – его явно мутило от такого обилия еды. Ольга обернулась и нашла взглядом Таню:

– Садитесь, сейчас принесут кофе. Хотите пирожных? Свежие!

Таня жестом отказалась, но пирожные все равно принесли. «Если так пойдет и дальше, я осуществлю мамину мечту и поправлюсь килограммов на пять, – подумала она, принимаясь за них. Во всяком случае, никто не поверит, что я тут сильно страдала и зализывала старые раны!»