Кадры решают все - Мария Воронова Страница 7

– Господи, за что, за что! – закричала Вера, сжимая голову ладонями.

Она не верила ни в какого бога, но, похоже, специально для нее мир изменил своим естественно-научным законам и изобрел неумолимую и жестокую судьбу.

– За что ты меня так ненавидишь? Что я сделала не так? – выла она, раскачиваясь.

Вера понимала, что выглядит сейчас отвратительно, но не могла остановиться. Она заслужила хоть эту маленькую передышку – поплакать минуту наедине с собой, когда никто ее не видит.

– За что, за что, – повторяла Вера, обращаясь к безжалостной судьбе, которая других ласкает и щедро одаривает, а у нее отнимает даже те жалкие крохи, которые она выстрадала, выцарапала голыми руками из глухой стены равнодушия, отвоевала у враждебного мира.

И так ведь было с самого рождения, будто бог или судьба, или кто там есть наверху, пустив ее в мир, ухмыльнулся: «Тэк-с, ну-ка поглядим, как эта девчонка будет барахтаться одна, без помощи и поддержки». И устроился поудобнее на диване перед своим райским (или адским?) теликом, смотреть комедию под названием «Верина жизнь», подкидывая ей неприятностей, когда сюжет становился скучноват.

Родители, простые инженеры, не смогли устроить ее в нормальную школу, так что училась Вера «по месту жительства», среди гопников и люмпенов. Учителя выделяли ее из этой серой массы и признавали, что она на голову выше других детей, но круглой отличницей Вера никогда не была, потому что педагоги, видите ли, слишком уважали ее, чтобы завышать оценки. И класса до шестого Вера гордилась своими честными четверками, пока не сообразила, что есть она, которую уважают, и есть дети, которых «ведут на медаль».

Вера до сих пор помнила день, когда познала несправедливость. Чувство было такое, словно ее на морозе окатили ведром помоев. И вроде бы повод был незначительный, и оценка в журнале ни на что не влияла, просто ей за решенную у доски задачу поставили четыре, потому что «хорошо, но ты, Вера, можешь лучше», а Жене Андроникову на следующем уроке вывели пятерку, хотя он нещадно плавал и забывал стихотворение. И тоже учительница сказала, что он может лучше, поэтому отлично авансом. Тут Вера с болезненной ясностью поняла, что дело не в том, кто как подготовился и кто что может, а в том, что она – это она, а Женя это Женя. У нее будут отбирать, ему – давать.

И единственный выход – пробиваться наверх изо всех сил, во что бы то ни стало.

Подслушав как-то слова дедушки, что папа мог бы сделать очень хорошую карьеру, если бы вступил в ряды КПСС, девочка решила, что папа как хочет, а уж она-то своего шанса не упустит.

Вера активно занялась общественной работой, но снова сработал какой-то невидимый стопор, и выше председателя совета отряда, а потом комсорга класса она так и не поднялась.

Школьная программа давалась ей легко, и, может быть, поэтому Вера долго не могла решить, чем хочет заниматься. Не чувствовала она в себе того, что называется призванием. Больше всего ей нравилось руководить, организовывать людей, и получалось у нее это довольно-таки неплохо. Но где такому учат? Разве что в военном училище, но туда девушек не берут.

Без медали и без внушительных комсомольских заслуг в университет соваться было боязно, в технические вузы Вера не хотела, медицина пугала, оставался педагогический.

Она поступила на факультет иностранных языков, дав себе страшную клятву сделать все, чтобы не попасть по распределению в школу. И ведь действительно не попала…

Все годы учебы в институте Вера была сначала комсоргом группы, потом удалось проявить себя в стройотряде, поднять народ на субботник, и ее наконец выбрали комсоргом курса. Веру заметили в райкоме комсомола, на четвертом курсе приняли в КПСС и дали понять, что после института возьмут инструктором в отдел культуры обкома.

Вера радовалась, предвкушая не головокружительную, но уверенную и прочную карьеру. Сначала инструктор, потом завсектором, а там, глядишь, и в Москву переведут…

Но тут суровая судьба, и до этого не баловавшая ее своими подарками, отвесила первый серьезный пинок, сбросив с площадки, на которую Вера с таким трудом вскарабкалась. В отделе кадров решили, что инструктор обкома партии обязан быть безупречным советским человеком во всем, в том числе в личной жизни, а Вера в двадцать три года еще не замужем. А ну как будет аморалку разводить на рабочем месте? Наверное, это был формальный повод, чтобы взять инструктором «родного человечка», которому, как утверждает классик, «грех не порадеть», но Вера еле устояла на ногах от этой оплеухи.

Боже мой, да разве она виновата, что не нашла мужа за годы студенчества? Ведь она мечтала о семье и детях не меньше других, но парни почему-то не обращали на нее внимания. Вроде и не страшная, а для ребят как пустое место. Ну да, не красавица, фигура чуть тяжеловата, но девчонки гораздо уродливее ее находили себе пару, а Вере никак не удавалось увлечь хоть сколько-нибудь приличного молодого человека.

Мама говорила, это потому, что она сильная женщина, волевая, с характером, нынешние мужчины таких боятся, предпочитают глупых и покорных. Нелегко ей будет найти себе мужа, только есть еще худшая опасность: увы, мир устроен так, что безвольных и слабых маменьких сынков влечет как магнитом именно к таким девушкам, как Вера и она сама, и есть очень большой риск, что Вера выйдет за жалкого неудачника и промучается с ним всю жизнь, как мучается мама.

Вера содрогалась – такой судьбы для себя она не хотела. От папы в семье действительно было мало толку. Он зарабатывал меньше мамы, занимал должность ниже и ни во что не вмешивался. Мама называла его ничтожеством и пустым местом, и Вера была с ней согласна. Мог бы папа поднапрячься и если не ради себя, то хотя бы ради семьи отвоевать себе какое-то положение. В партию хотя бы вступил, но нет. У него, видите ли, моральные убеждения, поэтому крутись, дочь, как хочешь. Пусть мама и не могла реально помочь, но беспокоилась за нее, переживала, а папе до лампочки.

…– Всю жизнь сама, все сама, – плакала Вера, вытирая ладонью наконец пролившиеся слезы, – никто не помог, руки не подал, не поддержал, даже не оглянулся… Только отбирала все судьба, сука поганая.

После отказа из обкома Вера загремела по распределению в ПТУ, что было еще хуже школы.

В школе дети хотя бы остаются детьми, а в путяге это уже готовые уголовники, сохранившие детскую жестокость и бесшабашность.

Вера ненавидела свою работу всеми фибрами души, на каждом уроке чувствуя себя первой христианкой на арене Колизея.

Потом немного освоилась, страх перед детской агрессией отступил, она научилась даже держать дисциплину на занятиях, но все равно казалось, что она занимается самой бессмысленной и ненужной работой на свете. Английский язык и так не заходил в пролетарские мозги, да к тому же еще обладатели этих самых мозгов активно сопротивлялись получению новых знаний и делали все возможное, чтобы только, не дай бог, не поумнеть.

К счастью, жизненный опыт уже научил Веру, что помощи ждать неоткуда, и если она хочет выбраться из этой помойки, придется действовать самой. Надо ярко проявить себя на рабочем месте, показать, что она ценный и перспективный кадр, чтобы выбрали именно ее из миллиона преподавателей, мечтающих покинуть каменистую ниву среднего профессионального образования.