Маскарад лжецов - Карен Мейтленд Страница 69

Девочка покачала головой.

— У Плезанс есть тростинка.

— Но Плезанс здесь нет, Наригорм! — Мне пришлось повысить голос. — Будь она здесь, нам было бы не в пример легче. Поэтому ступай к реке и делай, что я сказал!

Адела вскрикнула — очередной приступ боли пронзил ее утробу.

Несколько мгновений Наригорм безучастно смотрела на нее.

— Тростинки лежат в котомке Плезанс. Она приготовила все несколько недель назад. Говорила, на случай, если ребенок родится раньше срока.

Мне захотелось расцеловать и отшлепать несносную девчонку.

В котомке Плезанс лежали пучки сухих трав, склянки с мазями, снотворный маковый отвар, исподнее и завернутый в тряпицу сверток. В свертке оказалось несколько пеленок, красная (для первенца) нить, тростинки, как и обещала Наригорм, и горстка репьев, чтобы заставить роженицу чихать. Был еще нож с буквами на неизвестном языке и крошечный серебряный амулет в форме руки, на ладони которой были вырезаны те же буквы.

День близился к вечеру, когда в дверь часовни постучали. Вернулся Сигнус. Он скинул с плеча мешок бобов, отвязал от пояса бутыль с вином и с облегчением расправил плечи.

— Прости, камлот, мы обошли всех повитух, которых знала служанка. Все, как сговорившись, твердят одно: если повитуха поможет произвести на свет младенца в этот проклятый день, то принесет несчастье всем новорожденным, которых будет принимать потом. Сколько бы мы ни сулили, никто не согласился с нами пойти.

— А еще они говорили, что ребенок, родившийся в этот день, или умрет сам, или отнимет жизнь у матери. Обоим не выжить, — понизив голос, добавил Сигнус.

Мне стало горько.

— Что ж тут удивительного, раз повитухи отказываются в этот день приходить на помощь роженицам?

Снизу донесся крик Аделы. Сигнус поморщился.

— Как она там?

— Я уже могу нащупать макушку младенца, но отверстие еще не расширилось. Боюсь, оно слишком мало. Боли очень сильные, но ребенок не может выйти, а Адела уже совсем ослабела.

Из крипты поднялся Осмонд.

— Где повитуха?

— Ни одна не согласилась прийти.

Осмонд схватил Сигнуса за грудки и встряхнул.

— Тебя давным-давно послали за повитухой! Чем ты занимался? Ты хочешь, чтобы Адела умерла? Тебе нравится смотреть, как женщины умирают? Этого тебе надо?

— Замолчи, замолчи немедленно. — Мне пришлось повысить голос. — Родриго и Сигнус старались, как могли, но ни одна повитуха не согласна принять роды в этот проклятый день.

Осмонд отпрянул и вжался в стену, закрыв руками лицо.

— Как я скажу ей? Она уже убедила себя, что не переживет родов!

Мой взгляд беспомощно заметался по стенам часовни, пока не остановился на изображении Девы Марии Милосердия.

— Помнишь, на Рождество Адела сказала, как ее утешает мысль о том, что Мария смотрит на нас со стены? Может быть, Святая Дева придаст ей сил? Давай принесем ее сюда и положим на помост.

В часовне Адела действительно немного успокоилась, но силы ее иссякали; лицо побелело, сорочка насквозь промокла от пота. Мы посадили несчастную на край помоста. Мне пришлось вспомнить давно забытое: прижимать к ее животу теплую ткань, заставлять роженицу чихать, чтобы вытолкнуть плод наружу. Ничего не помогало. Даже амулет Плезанс, положенный Аделе на живот. Пришлось всунуть амулет ей в руку, чтобы Адела гладила его, когда боль станет невыносимой. Роженица сжимала серебряную ладонь так сильно, что порезалась, но отверстие все равно не расширялось. Кожа между ног натянулась, как на барабане.

Когда стемнело, явился подавленный Родриго. Он обшарил всю округу в поисках Жофре, но так и не нашел ни его, ни Зофиила. Наверняка Жофре где-нибудь затаился, пережидая, пока гнев фокусника утихнет, но в свой час непременно вернется. Всегда возвращался.

Родриго расстроился еще больше, когда увидел, как слаба Адела. Он отвел меня в сторону.

— Мы должны вытащить ребенка. Она долго не протянет.

— Я делаю все, что могу. Отверстие слишком мало.

— Тогда разрежем ей промежность, чтобы расширить проход.

— Ты делал это раньше?

Родриго покачал головой.

— Когда хозяйка поместья рожала, ей делали разрез. Я слышал разговор служанок. Сам, конечно, не видел.

— А я видел однажды, но тут нужна умелая рука. К тому же, если Адела выживет, придется зашить разрез, иначе она истечет кровью.

— С этим я справлюсь. Давным-давно пришлось зашивать рану на ноге у брата. Зашить промежность будет посложнее, но что нам остается?

Адела выгнула спину и издала душераздирающий стон. Пот ручьями катился по ее лицу. Она больше не плакала. Силы оставили ее. Осмонд, словно потерянный, бродил вокруг.

— Что мне делать, камлот? Это я во всем виноват! Я должен был оставить ее на попечении монахинь! Они бы знали, как ей помочь. Они спасли бы и ее, и ребенка!

Я потряс его за плечи.

— Прекрати! Не рви себе душу, этим делу не поможешь. Нужно что-то придумать.

— Ты должен разрезать ее, камлот, или они оба умрут. Ты же видел, как это делают. Да только я не знаю, где резать и какой длины должен быть разрез, — вступил в разговор Родриго.

— Разрезать! — Осмонд в ужасе вцепился в мои руки.

— Родриго объяснит тебе, а я спущусь в крипту за ножом Плезанс. Он чистый и острый.

Меня била дрожь, руки тряслись.

Наригорм сидела у жаровни. Перед ней в древесной золе тремя кругами были разложены руны. Мне совсем не хотелось знать, что они ей сказали. Сверху слышались стоны Аделы и успокаивающие голоса. Мне оставалось только взять котомку Плезанс и, не оборачиваясь, подняться по ступеням, но сердце не выдержало.

Мой голос еле слышно прозвучал в темноте крипты:

— Все еще девять?

Наступило молчание — такое долгое, что мне почудилось, будто Наригорм не расслышала вопроса. Мои глаза встретились с ее пристальным взглядом. Белые ресницы блестели в пламени жаровни.

— Один добавится, другой убавится, — равнодушно, как о чем-то давно решенном, промолвила она.

Значит, Аделе не жить. Мне с трудом удалось втащить свои усталые ноющие кости по ступеням, но руки больше не дрожали. Осознание того, что не я решаю судьбу Аделы, наполнило сердце спокойствием и уверенностью.

Осмонд уселся на помост позади жены. Одной рукой она сжимала его руку, другой — амулет Плезанс. Мы дали ей вина, которое Адела с жадностью проглотила. Лишь несколько глотков — если она разомлеет, то не сможет тужиться. Под ногами роженицы разложили солому, которую вытряхнул из ящиков Зофиил.

Итак, сорочку вверх. Острый нож Плезанс оставил на коже Аделы быстрый и точный разрез — вперед и назад. Адела вскрикнула. Кровь обагрила мои руки и хлынула на пол.