Мимо денег - Анатолий Афанасьев Страница 68

— Они подкрадываются, — сказала Аня. — И среди них есть какой-то волосатый, жуткий… Я видела во сне.

— Под утро?

— Да… Он кричал: «Анек, Анек, проснись!» И так жалобно… Я могла его узнать, но испугалась… Вы умеете разгадывать сны, Иван Савелич?

— Я самый лучший разгадчик на свете. Но это не сон, а кошмар. Ничего не значит.

Они сидели в спальне с окном, выходящим во двор, на глухую стену соседнего дома. Теперь это была окончательно Анина комната, с ее вещами, с ее застеленной кроватью, с туалетным столиком, где стояла фотография ее покойных родителей. Если Аня по какой-то причине исчезнет отсюда, то только не для него. Для Сабурова она останется здесь навсегда, и он благодарил судьбу за осенний подарок. К Анечкиному сну он отнесся вполне серьезно. Его самого частенько навещали какие-то смутные образы, угрожающие, непознаваемые, и чтобы избавиться от них, приходилось затрачивать не меньше энергии, чем на гипнотических сеансах. Однако мистика мистикой, но не далее как позавчера слесарь из РЭУ Володя Рубакин вместе с ухарем из фирмы «Уют», своим корешем и собутыльником, по его просьбе поставили новую, двойную, железную дверь на восьми титановых штырях и оснастили ее хитроумными японскими запорами. Отчасти он пошел на это ради Анечкиного спокойствия, понимая, что, когда наступит момент истины, никакие замки не спасут. В предстоящей и все более вероятной схватке понадобится совсем другое оружие.

Слава Богу, он знал, откуда надвигается туча. После недавнего нападения в Нескучном саду он позвонил Микки Маусу и предупредил, что если озорство не прекратится, он примет меры, которые вряд ли придутся магнату по вкусу. И добавил, что пока у него нет гарантий безопасности, ноги его в «Токсиноре» не будет. Трихополов, изобразив недоумение, поинтересовался, какое именно озорство профессор имеет в виду. Сабуров ответил коротко и нагло:

— Оставьте в покое Берестову. Она под моей защитой.

— Даже так? — Трихополов не сдержал сарказма. — Дорогой профессор, по-моему, вы изволите мне угрожать?

Это был вызов, и Сабуров его принял. Не потому, что был отчаянным человеком, а скорее всего потому, что еще не пришел в себя от побоев, и еще потому, что Аня лежала в соседней комнате в невменяемом состоянии. Он напомнил могущественному собеседнику сказку о Кощее Бессмертном, чья душа хранилась в ларце на диком утесе, запечатанная в яйцо, упрятанное в брюшке дикой утицы.

— Помните эту историю? — спросил таким умиротворенным голосом, каким не говорил еще ни с кем.

— Не улавливаю аллегории, герр профессор.

— Нет никакой аллегории. Вы богатый человек, Илья Борисович, и как раз поэтому должны знать, что бывают ситуации, когда деньги не имеют ровно никакого значения. Это не угроза, это констатация, научный, так сказать, факт.

— Иван, растолкуй, пожалуйста, свою шараду.

— Я врач, а вы мой пациент. Уверяю, Микки, оболочка твоей души еще более хрупкая, чем яичная скорлупа.

Трихополов ответил после зловещей паузы.

— Ведь меня предупреждали, а я не поверил.

— Правильно предупреждали, — сказал Сабуров.

После еще одной паузы, похожей на провал в земной коре, Микки заговорил обычным приятельским тоном:

— Давай не ссориться из-за пустяков. Дорогой Иван Савелич, не понимаю, что тебе взбрело в голову и кто тебя обидел, но обещаю принять меры. Ни один волосок не упадет с прелестной головки твоей подопечной. Я слов на ветер не бросаю. Сам знаешь.

— Спасибо, — поблагодарил Сабуров, выслушав подлую ложь.

Он, конечно, наговорил лишнего, но не жалел об этом. Рано или поздно что-то подобное должно было случиться. Если бы не Микки, подвернулся бы кто-нибудь другой. Кому-нибудь Сабуров обязательно помешал бы, как пень на дороге. Даже если бы он вовремя осуществил свою мечту — приобрел домик в деревне и уехал туда доживать свой век — наверное, и там достали бы лютые ветры перемен. От нашествия двуногих вурдалаков можно спастись лишь в сырой земле.