Смесь бульдога с носорогом: Повесть - Маша Стрельцова Страница 68

— Ну, бабуль, насчет красавицы ты немного загнула, — рассмеялась я. — Как тут?

— Явишься, узнаешь, всему свой срок, — ласково сказала она и подтолкнула меня назад. — Иди отсель покуда, Магда.

— Как это — иди отсель? — непонимающе сказала я. — Я же умерла.

— Димка, охламон, за тебя умер, — вздохнула бабушка. — Сколько раз я его шпыняла, что не доведет его эта любовь до добра.

— Как это — за меня?

— Вы — половинки. Богу без разницы, какую именно часть от целого, правую или левую он получит. Ты иди, Магда, иди.

Пока я молчала, переваривая, силуэт бабушки истончился и пропал. Я хмыкнула и побрела обратно. По пути я внимательно рассматривала все вокруг, но было ощущение, что я лечу в каком — то облаке. Навстречу мне брел Димка.

Я обняла его, целуя и тоскливо шепча:

— Димочка, ну зачем ты это сделал? Как же я без тебя буду жить — то теперь?

— А как бы я без тебя жил? — тихо спросил он.

— Ты большой и сильный, ты бы справился. А я еще маленькая и слабая. Ты обо мне подумал?

— Я не оставлю тебя, — прошелестел он.

Я открыла глаза и поморщилась от боли. Прислушалась себе — внутренние разрывы почти заросли, кости же лишь чуть — чуть срослись. Крепко обнимая меня, рядом лежал Димка. И извернулась в его объятиях, прижала ухо к его сердцу.

— Тук… тук…

Медленно выбило оно.

— Туук…… Туууук….

Я зажмурилась, пытаясь сдержать рыдания.

— Туууук…………

Сердце в последний раз стукнуло и остановилось.

Я положила его голову себе на колени и взахлеб рыдала, гладя его волосы.

…Ворон, стоящий на четвереньках и кормящий зайчика.

…Я помнила, какое невинное выражение лица было у него, когда Серега упомянул о фотографиях, по которым он пишет с меня портреты.

…Ворон, всегда отдававший мне свои бутерброды в школе.

… Как мучительно — нежно он целовал меня несколько часов назад, и я таяла в его объятиях.

Память услужливо подсовывала мне картинки, и тогда я горько улыбалась. Он меня любил всю жизнь, вопреки всем приворотам и отворотам, а я этого не знала. Какой нелепый мир…

Господь исполнил мою молитву.

Димка меня любит.

И у него никогда больше не будет никого.

… Стекло треснуло и брызнуло во все стороны крошечными осколками. Не склеить…

Меня кто — то тронул за плечо. Я резко обернулась. Полная тетка в белом халате с чемоданчиком требовательно спросила:

— Кто пострадавший?

— Пошла на…, — четко сказала я. — Он умер.

Тетка убралась.

Я сидела на асфальте около покореженной девятки, гладила кончиками пальцев Димочкино лицо и рыдала. В паре метров на тротуаре уже собралась толпа зевак, жарко обсуждавших происходившее.

— Кто там помер — то, не пойму?

— Смотрю, а девятка кааак выскочит на встречную — и под джип тут же!

— Да сначала парень убивался по девке, точно помню.

— Пьяный на девятке ехал, понятно. Как таким права дают, такой джип попортил.

— А чего сейчас он лежит?

— А спроси…

— Так там кто помер — то?

Чуть позже приехали гаишники. Краем глаза я замечала, как громко кричит владелец джипа, в который мы врезались, как размахивает руками и тычет в насмерть «поцеловавшиеся» машины.

Мне было все пофиг, я тоскливо выла, прижавшись щекой к Димкиной. Меня дергали, чего — то от меня хотели, я сквозь зубы коротко посылала. Это было мое последнее свидание. От меня отстали.

Я смотрела сквозь мокрые ресницы как крупные отчаянные слезы — мои — катятся по Димкиной щеке, скатываясь на грязный асфальт дороги. Казалось, что это он и плачет. На миг мелькнула безумная мечта, и я быстро прильнула к его еще теплым губам. Чуда не произошло. Димка ушел, ушел от меня, совсем.

Вскоре тетка с санитарами все же отодрала меня от Димки и его унесли. Меня попытались допросить, но я была невменяемая. В конце концов гаишники сжалились надо мной и отвезли меня домой.

Я молча доехала до дому и так же молча вышла. Благодарить гаишников за то что они меня не бросили и довезли сил не было.

— Маняша, — раздался тонкий голос.

Я с трудом повернулась и увидела Натаху и Николяшу, идущих от соседнего подъезда.

— Что с вами, Маняша?

— Пошел в …, урод, — бесцветно сказала я.

На автопилоте, почти теряя сознание от боли — физической и душевной я поднялась к себе в квартиру, правда у подъезда встретила Августу Никифоровну. Та посмотрела на меня диким взглядом, но ничего не сказала.

Дома я пошла в ванную, умыться. Там стояло большое, в мой рост зеркало, я равнодушно отметила, что я вся в крови, волосы висят красными сосульками, платье порвано. Умывшись, я пошла на кухню. За клофелином. Жить мне не хотелось.

— Скоро мы будем вместе! — улыбнулась я разбитыми губами и крикнула в пустоту: — Ты меня слышишь?!!

Пузырек с клофелином я нашла на столе. Он стоял, прижимая лист бумаги. Я машинально его взяла, прочитала. Непонимающе посмотрела на него и еще раз перечитала.

Машка, любимая моя!

Я знаю, ты меня проклянешь, за то что я сделала, но все равно прошу — прости меня, свою непутевую Маруську. Я ведь вернулась, после того как ты с Вороном уехала, потому что каблук на туфле сломала. Решила тихонько переночевать в дальней комнатке, и тебе не мешать. Слышала я все, о чем говорилось. До утра вот мучалась сомнениями, а сейчас решилась. Выпотрошила я твоего зайца, Магдалиночка. Я ведь ничего в жизни хорошего не видела, муж урод и бабка шизофреничка, всю кровь выпили. Денег нет и не предвидится, муж у меня только мазней заниматься горазд. Да тебе не понять, ты вон в баксах купаешься. А я хочу хоть немного пожить как белый человек. А в милицию ты на меня все равно заявить не сможешь — откуда баксы, что скажешь? Не я эти деньги взяла, бедность моя проклятая.

Не поминай лихом.

Маруся.

«Я же говорил, перепрячь баксы!» — отрешенно сказал внутренний голос.

Я пожала плечами — кому теперь эти деньги нужны? Часы вот Маруська взяла зря — на них же охранка, сгниет. Потом я решительно открыла пузырек и вытряхнула на ладонь таблетки. Одинокий белый кругляшок выкатился на ладонь.

«Я за тебя умер», — словно послышался укоризненный Димкин голос.

— Поняла, Дим, — серьезно ответила я и, налив стакан воды, выпила эту единственную таблетку. Потом добрела до кровати и получила то, что мне было необходимо — черное, без сновидений забытье.