Пленница кукольного дома - Надежда и Николай Зорины Страница 60

Надо было рассказать Димке, вместе мы бы, может быть, нашли выход. Надо было рассказать папе, он объяснил бы мне… Нет, нет, нет, папе нельзя было рассказывать, нельзя было выдавать брата. Мне казалось, выхода нет, мне казалось, выходом для меня может быть только самоубийство — благодаря дяде Толе я знала множество способов.

Я молчала и мучилась, молчала и мучилась до тех пор, пока Димка сам со мной не заговорил. Но тогда уже было поздно, он узнал то, что знать ему ни в коем случае было нельзя. Он опять подоспел вовремя, к несчастью для нас всех, мой расторопный брат. Оказался в нужную для него минуту в нужном месте — сумел подслушать разговор дяди Толи и папы, а я все проспала. Дядя Толя пришел к нам домой поздним вечером — наверное, решил в последний раз повлиять на отца, постараться уговорить его по-хорошему. Возможно, ему самому не хотелось убийства.

Они были слишком беспечны, эти два профессора смерти, дядя Толя и папа, им почему-то и в голову не пришло, что их могут подслушать. Они сидели и разговаривали в папином кабинете, довольно громко. А Димка, пронырливый Димка, настороженный моим новым отдалением Димка, стоял, приникнув к двери, и впитывал, вбирал в себя их методику о молекуле смерти. Заинтересовала она его так, как ничто еще не заинтересовывало в жизни, кроме меня, он влюбился в нее сразу, с первого взгляда, вернее, звука, хоть тогда многого не понял. А уж потом он выкрал из компьютера отца все его разработки. Но совсем не для того, чтобы отдать их дяде Толе — чтобы в дальнейшем воспользоваться ими самому.

Утром, как только за папой закрылась дверь, Димка меня разбудил, осторожно коснувшись лица рукой, чтобы не напугать. И напугал до полусмерти своим сумасшедшим взглядом — он не спал всю ночь, всю ночь думал, осмысливал услышанный разговор.

— Что с тобой, Димка? — Я резко села на кровати.

— Динка, я такое узнал! Все не мог дождаться утра, чтобы тебе рассказать. Даже хотел тебя ночью разбудить, но ты так крепко спала…

И он поведал мне о молекуле смерти. Я никак не могла понять, чему же он так радуется, и сказала ему об этом, а он рассердился.

— Ну как же ты не можешь понять?! Наш отец гений! Он сделал совершенно гениальное открытие! А дядя Толя…

— Дядя Толя — убийца. Дядя Толя — самая последняя скотина. Дядя Толя… Он же настоящий садист! — прорвало наконец меня. — Дядя Толя… Знаешь, что он сделал со мной? Не знаешь?

— Что? — Димка тут же ужасно встревожился.

— Он выпытал у меня под гипнозом… В общем, я все ему рассказала, а он записал на кассету.

— Рассказала? Что ты ему рассказала?

— Все! Про маму и Юлю. А он записал. И теперь… — Я рухнула лицом в подушку, закрыла голову руками и разрыдалась.

— Что, что теперь? — Димка попытался оторвать меня от подушки, но я не давалась, вцепилась в нее намертво. — Динка, ну-ка повернись ко мне и расскажи подробно. Динка! Ну, не плачь, не плачь! Динка!

— Он хо-чет, чтобы я убила па-пу, — провыла я сквозь подушку.

— Что?! Да повернись ты ко мне, черт возьми!

Я оторвалась от подушки, села и, не поворачиваясь лицом к Димке, все ему рассказала.

— И… что? — спросил Димка мертвым голосом, таким же мертвым, как у того самоубийцы с кассеты. — Ты согласилась?

— Он сказал, что иначе отнесет запись с моим рассказом о… ну, о Юле и маме… в милицию.

— И ты согласилась? Согласилась убить отца? — Димка вцепился в мое плечо — намертво, как я раньше в подушку. — Ты согласилась?

Я поспешила отрицательно замотать головой: нет, нет, конечно, не согласилась. Но, видно, что-то не дорассчитала со своим телом или координация движений внезапно нарушилась, только голова моя качнулась утвердительным кивком.

— Ты согласилась убить отца?!

Я думала, он меня оттолкнет, сильно, так, чтобы я кубарем скатилась с кровати, жахнулась об пол головой, чтобы навсегда вылетели из нее подобные чудовищные мысли. Во всяком случае, я бы на его месте так и сделала. Но он неожиданно обнял меня, крепко прижал к себе и заплакал.

— Динка, бедная моя Динка!

И тогда я снова захлюпала носом и стала просить у него прощения:

— Прости меня, Димка, я не нарочно, я под гипнозом… А папу я не хотела убивать, я хотела убить себя.

Мы сидели и плакали, как два дурака: Димка меня жалел, а я просила у него прощения. Мы все плакали и плакали, завывали в два голоса, а потом у нас вдруг разом кончились силы, и мы упали на сбитую, потрепанную в сегодняшних баталиях подушку и долго лежали в изнеможении, не в состоянии пошевелиться, не в состоянии говорить, не в состоянии больше плакать, ощущая только невероятную, какую-то неистовую любовь друг к другу.

Димка заговорил первым — мне было жаль, что он заговорил.

— Нам надо придумать план действий, — каким-то взрослым голосом сказал он.

— Какой план? — Я повернулась к нему, и мне вдруг стало смешно: говорит с такой важностью, а у самого кончик носа красный, как у клоуна.

— Как нейтрализовать дядю Толю. Он от тебя не отстанет, методика ему, судя по всему, до зарезу нужна. Школа сегодня побоку, все равно опоздали, будем думать. Нам срочно нужно изобрести какой-нибудь план…

И мы с упоением бросились в разработку планов. Мы изобрели их великое множество: сбежать вдвоем в другой город, подговорить шпану из профтехучилища за две бутылки водки начистить дяде Толе рожу, украсть у Димкиного одноклассника Сашки ружье — оно у них в квартире висело на стене в прихожей — и с его помощью заставить дядю Толю отдать кассету. Но все наши планы были один нелепее другого. Не было у нас реального выхода из сложившейся ситуации, хоть ты тресни! Единственное, до чего реального мы додумались, — это позвонить дяде Толе и сказать, что я заболела и ни сегодня, ни завтра прийти к нему не смогу. Не выход, конечно, только небольшая отсрочка. Сколько может продлиться грипп? Максимум неделю. Во всяком случае, дольше прятаться опасно: дядя Толя заподозрит, что я его обманываю, и предпримет какие-нибудь шаги.

Неделя прошла, а план мы так и не придумали. На восьмой день, возвращаясь из школы, я встретила дядю Толю, он поздравил меня с выздоровлением и назначил встречу на завтра на шесть часов вечера. Хотел еще что-то сказать, но тут подошла какая-то его знакомая, и он быстро со мной попрощался.

Я еле дождалась, когда придет Димка, и тут же, в прихожей, пока он раздевался, рассказала о встрече с дядей Толей. Я думала, он испугается, но он улыбнулся какой-то загадочной улыбкой, погладил меня по плечу и сказал:

— Не бойся, главное, ничего не бойся, у меня есть кое-какие мысли. Если удастся провернуть одну штуку, все будет хорошо. А я уверен, что у меня получится.

Утром Димка исчез. Я проснулась и обнаружила, что его нет. В школу не пошла, стала ждать Димку. А его все не было и не было. Чтобы как-то отвлечься, попробовала читать, но у меня ничего не вышло: страдания главного героя были мне совсем не интересны, проблемы его по сравнению с нашими не стоили выеденного яйца, дурацкий вопрос: куда деваются на зиму утки из пруда Центрального парка, с которым он ко всем приставал, раздражал. Я бросила книгу, не дочитав и до середины, — нисколько она меня не отвлекла, а только почему-то расстроила. Может быть, я ему просто завидовала, тому счастливому бездельнику, болтавшемуся по Нью-Йорку в поисках приключений на свою задницу?