Иероглиф зла - Марина Серова Страница 6

Кузьмин быстро посмотрел на меня, я снова назвала свое имя. Его и без того широкий рот расплылся в длинной улыбке. Чем-то его лицо сейчас напоминало голову лягушки, подумалось мне. Я улыбнулась в ответ, и мы всей гурьбой вошли в аудиторию.

Маргарита оказалась права – кабинет и впрямь больше походил на музей, а не на учебный класс. Прямо по ходу дверных косяков возвышались красные ворота из папье-маше – так называемые тории, весьма популярные в Японии. Их можно увидеть на первой попавшейся картинке в Интернете, если искать изображения архитектурных памятников Страны восходящего солнца. Тории украшал большой иероглиф из двух символов, но что он означает, я не знала. В центре помещения находился большой стол, очевидно для учащихся, к нему вплотную была придвинута преподавательская парта. На столе учителя стояли самые разнообразные сувенирные куклы, изображающие гейш, самураев, щекастых японских детей, персонажей японских сказок. На стене висела большая доска, естественно не старая, школьная, а современная, на которой пишут маркерами. Остальные стены были завешаны картинами, в основном черно-белыми, выполненными тушью. Изображения на рисунках были самые разные, в основном пользовались популярностью цветы, животные и птицы. Имелось и несколько репродукций картин японских художников, насколько мне позволяла определить моя эрудиция, то были работы Хокусая или Хиросигэ. В большом книжном шкафу я увидела невероятное количество книг японских авторов как древних, так и современных. Имелись даже сборники японских комиксов – манга, как они называются. Некоторые книги были посвящены японскому искусству, в частности внимание привлекал большой красочный том о живописи суми-э. Нижняя полка книжного шкафа была отведена под фигурки оригами, изображающие не только популярных журавликов, но и других представителей флоры и фауны. Верхний стеллаж был заставлен круглыми бумажными фонариками, а центр стены занимала большая сувенирная катана.

Другой шкаф, поменьше, был целиком посвящен искусству чайной церемонии. Я разглядела не только посуду, включавшую в себя самые разнообразные чашки, чайники, венчики, ложки, но и упаковку настоящего зеленого японского чая и какие-то восточные наборы сладостей. На стенки шкафа были прикреплены разнообразные японские маски, изображавшие богов, героев, обычных людей и животных, а внизу находились раскрытые зонтики и большие веера, украшенные изображением природы, деревьев, цветов и, конечно же, иероглифами. Даже удивительно, как все это помещалось в такую маленькую аудиторию, не создавая впечатления нагроможденности и беспорядка. Нет, каждой вещи было отведено собственное подходящее место, четкий порядок ничем не нарушался, и действительно предметы можно было рассматривать как в каком-нибудь музее.

– Красиво! – заметила я, обращаясь к Кузьмину. Тот ответил своей широкой улыбкой и пояснил:

– Корэ ва кёсицу дэс, – после чего перевел: – Это аудитория. Во время наших занятий мы стараемся говорить исключительно на японском языке, чтобы создавать языковую среду. Поэтому если что будет непонятно, спрашивайте. О-намаэ ва? Как ваше имя?

– Женя…

В японском языке буквы «ж» не имелось, ровно как и буквы «л», поэтому сэнсэй переименовал меня в Евгени-сан. Лена звалась Рэна-сан, Кате и Маргарите повезло больше – к их имени просто прибавлялось слово «сан», которое подчеркивало вежливое обращение. Александра все называли Арэкс-сан, имя Дима избежало подобных трансформаций. После того как все мы расселись (я заняла место рядом с Ритой-сан) и вытащили тетради и ручки, Кузьмин объявил тему нынешнего занятия – «Японская еда».

– На фестивале мы будем готовить исключительно японские блюда, – пояснил сэнсэй на русском языке. Запишите новые слова: «кудамоно» – фрукты, «ясай» – овощи, «гохан» – рис…

Подсматривать в тетрадку к Маргарите оказалось делом бестолковым – новые слова она записывала не русскими и даже не английскими буквами, как остальные, а японскими. Девушка пояснила, что новых иероглифов она не знает, а пишет все на слоговой азбуке хирагане.

– У японцев две азбуки, – пояснила она шепотом. – Одна – «хирагана» – для записи японских слов, а более схематичная, «катакана», – для заимствованных. Когда не знаешь иероглифов, можно записывать слова слогами, я так делаю, чтобы не забыть написание слогов. Ты можешь писать слова русскими буквами, так делают Лена и Дима.

Мы записали порядка тридцати новых слов – самых разных наименований овощей и фруктов, после чего Кузьмин велел составить несколько предложений с описанием, что кто ест на завтрак, обед и ужин. Мне, как новенькой ученице, сэнсэй вкратце объяснил правила составления простых предложений, зная которые можно легко разговаривать на любые темы. Конечно, с такими знаниями никакого красивого рассказа не составишь – так, мое сообщение в переводе на русский выглядело примерно так: «Я фрукты люблю. Овощи ем. Яблоко красное, огурец зеленый, перец желтый ем. Рис белый, хорошо. Мама хорошая». Однако когда я вслух огласила сей опус, сэнсэй пришел в полнейший восторг – два раза сказал на японском какое-то слово, может означающее «хорошо», может – «молодец». Я не стала вдаваться в подробности – и так понятно, что Кузьмин моим рассказом весьма доволен. Длиннее всех сообщение было у Маргариты, скорее всего, она считается лучшей ученицей в группе. Я поняла, что девушка накатала целое сочинение про то, как она питается по утрам и вечерам, дополнив его описаниями каких-то блюд. А вот у Рэны-сан и Димы-сан дела обстояли куда хуже. Анимэшница с трудом прочитала одну-единственную фразу про красные яблоки, а Дима вообще воздержался, заявив, что ничего написать он не успел. Сэнсэй немного опечалился, кое-как заставил смазливого парня произнести что-то банальное на японском, после чего переключил свое внимание на других учеников. Было видно, что Маргарита на уроках скучает – она быстрее других осваивала новый материал, в два счета составляла предложения, а в оставшееся время записывала что-то на японском, может, таким образом заучивала новые слова, а может, сочиняла рассказ. Когда сэнсэй давал очередное задание, девушка шепотом рассказывала мне грамматические правила, дала даже табличку с аккуратно переписанными из учебника слоговыми азбуками. Дабы изобразить бурную деятельность, я переписала таблички к себе в тетрадь. Все равно пока ничего интересного для меня на уроке не происходило, а изучать иностранные языки я всегда любила и быстро втянулась в постижение премудростей японского.

Полтора часа учебного занятия пролетели незаметно – я взглянула на часы, когда сэнсэй сказал, что на сегодня урок закончен. Что ж, кроме того, как сказать по-японски слова «огурец», «яблоко» и прочие наименования съедобных продуктов, я ничего не узнала. Разговаривать на уроке получилось только с Маргаритой, об остальных учениках сэнсэя я ничего, кроме их имен, не выведала. Если принять за факт предположение девушки, что Кузьмину кто-то желает смерти, то вряд ли кого из студентов можно считать возможным злоумышленником. Действительно, с какой стати Кате, Лене или Диме ненавидеть сэнсэя? Не доросли они еще до возраста жестоких убийц, хотя маньяки встречаются и среди подростков. Но пока я не придумала, кого все-таки можно подозревать. Может, Александра? Он – самый старший ученик и, как я поняла за прошедшие полтора часа, довольно замкнутый в себе и неразговорчивый товарищ. Надо как-нибудь попробовать с ним пообщаться. Дима и Лена – весьма бестолковые ученики, даже человек, который пришел в первый раз на занятие, уже худо-бедно может при желании изъясняться банальными фразами. А эта парочка даже двух слов связать не может. Вопрос, чем они вообще занимаются на уроках? И для чего ходят, раз не даются им иностранные языки?