Дни прощаний - Джефф Зентнер Страница 6

– Итак, во сколько ты…

Внезапно меня осеняет, что этот разговор не принесет мне ничего, кроме вреда.

– Мне надо идти. Мне…

– Еще только пару вопросов.

– Нет, простите, я должен ехать в дом Блейка. Его бабушка хотела, чтобы я приехал. – Я сажусь в машину и закрываю дверцу. Приходится опустить стекло, чтобы не задохнуться в ужасной духоте салона.

Даррен облокачивается на проем окна.

– Послушай, Карвер, мне жаль, что приходится делать это именно сейчас. Правда. Но это новости. И новости не ждут, пока люди перестанут горевать. Так что либо ты рассказываешь мне свою версию, либо прочтешь ее в газете. Иначе никак.

– Я не читаю газет. – Я включаю зажигание.

Он выуживает визитку из кармана рубашки и сует ее мне в окно.

– Как бы там ни было, приятель, вот моя визитка. Дай знать, если вспомнишь что-нибудь или если полиция начнет задавать вопросы.

Я швыряю визитку на пассажирское сидение.

– Можешь дать мне свой номер? – спрашивает Даррен.

– Я опаздываю. – Я поднимаю стекло. Даррен смотрит на меня, и в его взгляде я читаю что-то вроде «парень, ты сильно ошибаешься», хотя я и без него об этом прекрасно знаю.

Кислая отрыжка опаляет мое горло, когда я еду с парковки к дому Блейка.

* * *

Блейк Ллойд определенно единственный студент в истории Художественной академии Нэшвилла, снискавший признание благодаря тому, что не стеснялся громко портить воздух на публике. Нет, конечно, не только этим, но это качество было самой популярной частью его творчества.

Блейк стал чем-то вроде знаменитости на YouTube. Он снимал комедийные видео – пародии, наблюдения, имитации и прочее. Он специально подчеркивал свой акцент, однако больше привлекал внимание именно своей готовностью публично выставлять себя на посмешище. Он отправлялся в магазин и устраивал демонстрацию коробок с кашами, во время которой с него сваливались штаны (но он всегда ликвидировал учиненный им беспорядок). Он наступал босыми ногами на собачье дерьмо. Он являлся в «Грин Хилл Молл», самый шикарный торговый комплекс в Нэшвилле, без рубашки (и не выглядел неестественно).

И, конечно, пуканье на публике. В кинотеатрах. Во время долгой паузы. Пуурп. Затем пауза. Затем еще один звук. На этот раз дольше. Прииииип. При этом он всегда сохранял невозмутимость. В одном из своих самых популярных видео он надрывает задницу в библиотеке и продолжает это делать даже в тот момент, когда библиотекарь взывает: «Прошу вас!».

Однако за несколько месяцев до аварии он поднял планку и принялся пукать на публике во время разговора. Предположим, разговаривает он с чопорной сотрудницей магазина «Сделай сам», изображая безупречного юного джентльмена, и вдруг прямо посреди разговора выдает громкую трель. Леди старается вести себя вежливо, потому что все мы иногда совершаем ошибки, но не может сдержать непроизвольной гримасы. Однако затем он издает новую трель, звучащую как поросячий визг. Бррррп. И тогда служащая понимает, что это вовсе не ошибка.

– Вам надо в туалет? – холодно спрашивает она.

– Мэм? – отвечает Блейк.

Теперь это никак не тянет на портфолио, которое поможет поступить в престижный колледж искусств (пожалуйста, обратите внимание: если вы быстро произносите слова «престижный художественный колледж», это звучит как «приходите в школу пердежа»). Но Блейк был умен. Он изучал комедию. Он слушал, что люди говорят об этом, и разбирал информацию на части, анализируя ее в подкастах и в эссе. Он хорошо знал свое дело и серьезно подходил к нему. Он знал, как подать это в интеллектуальном свете и оформить таким образом, чтобы сделать привлекательным для приемной комиссии. Так что он не был скучающим юнцом, пукающим на публике, чтобы потом для смеха выложить свое видео в Интернет. Он был истинным актером, откровенно попирающим социальные стереотипы, и активно противостоял этим устоям в общественных местах с помощью физиологических функций своего тела. Он бросал вызов окружающим, вынуждая их подвергать сомнению искусственные преграды, которые мы выстраиваем между собой и своим организмом. Он не оправдывал ожиданий. Он жертвовал собой, ставя на кон все. Он творил искусство.

Кроме того, давайте признаемся, что пуки всегда смешат. Даже членов приемной комиссии.

Я подъехал к дому Наны Бетси и вошел внутрь. Около входа стоит включенный ноутбук, и на экране мелькают кадры из видео Блейка. Так что посреди мрачного гула голосов из колонок ноутбука время от времени слышатся громкие трели кишечных газов, вслед за которыми раздаются смешки в небольших группах людей, поочередно собирающихся около ноутбука.

Фотография Блейка, стоявшая на крышке гроба, перекочевала на журнальный столик. В доме тепло, как бывает, когда в замкнутом пространстве собирается множество людей. Пахнет едой, лосьоном после бритья и духами, которые люди обычно получают в подарок от внуков.

Я на мгновение останавливаюсь посреди гостиной, не зная, что делать дальше. Никто не обращает на меня внимания. На меня вдруг накатывает такая мощная волна вины, что я ощущаю, как ноги начинают мелко дрожать. Ты наполнил этот дом скорбью. Эта беда случилась из-за тебя. Возникает чувство, будто все взгляды прикованы ко мне, хотя никому нет до меня дела.

Я замечаю Нану Бетси в кухне – она разговаривает со своими братьями. Наши взгляды встречаются, и она жестом приглашает меня войти. Я вхожу, и Нана Бетси, не прерывая разговора, указывает мне на примыкающую к кухне столовую, где на столе громоздятся дымящиеся мультиварки, кастрюли и одноразовые алюминиевые сковородки. Холодный жареный цыпленок из магазина. Помятая кастрюля, доверху набитая солеными галетами «Риц». Листья репы с ломтями окорока. Маленькие копченые сосиски, плавающие в соусе барбекю. Макароны с сыром с запеченной золотистой корочкой.

Странно, что это самое большое, на что мы способны. У нас даже нет особых ритуальных макарон с сыром, чтобы отметить чей-то уход из этого мира. У нас лишь обычная еда, которой мама кормит тебя каждый день, когда не умирает кто-то из любимых людей.

Я кое-как накладываю еду на бумажную тарелку, беру чистую пластиковую вилку и красный пластиковый стаканчик со сладким чаем и нахожу свободный уголок в гостиной. Кушетка и большинство стульев уже заняты, поэтому я устраиваюсь на пуфе и принимаюсь за еду, стараясь сделаться невидимым, а стаканчик с чаем осторожно ставлю на ковер. В горле у меня пересохло, и я с трудом проглатываю каждый кусок. Хотя я ужасно голоден, мое тело дает понять, что я этого не заслуживаю. Кроме того, в голове постоянно прокручивается разговор с Дарреном и от этого становится только хуже.

Люди натыкаются друг на друга в тесноте помещения, словно рыбы в аквариуме. На мужчинах помятые, плохо сидящие спортивные куртки и неаккуратно повязанные галстуки. Они выглядят неуклюже, словно бигли в свитерах.

Я заканчиваю есть и уже собираюсь встать, когда в комнату, прихрамывая, входит Нана Бетси. Какая-то женщина поднимается ей навстречу из кресла-качалки, они с Наной Бетси долго и горячо обнимаются и целуют друг друга в щеку. Нана Бетси прощается с ней, наказывая взять тарелку с едой в дорогу, а затем подтягивает кресло-качалку ко мне и садится в него с тихим стоном. Она выглядит совершенно измотанной. Обычно ее глаза искрятся весельем, но не сегодня.