Инкогнито с Бродвея - Дарья Донцова Страница 6

Рука Дмитриева случайно попала на аппарат городского телефона, тот развалился на куски. Папенька посерел и схватился за мобильный. А я наконец-то обрела дар речи:

– Какие памперсы? На момент моего рождения в России и не мечтали о них! Фаина, я понимаю, зачем эта акция понадобилась папеньке. Он решил, что, надев на себя маску прекрасного отца, пострадавшего от рук неблагодарной дочки-воровки, снова станет героем скандальных шоу и заберется на вершину популярности. Все актеры впадают в истерику, как только понимают, что градус интереса к ним понижается. Но вы-то чего ради согласились участвовать в представлении под названием «кража коллекции табакерок»? Неужели не понимаете, что к вам на всю жизнь приклеилось бы клеймо «воровка»? И еще вопрос – насчет ситуации со знахаркой. Вы на самом деле бросились к отцу, когда целительница вернулась? Или это еще одна «охотничья история»?

– Нет, нет, нет, – начала всхлипывать младшая сестра. – Все было так, как я говорила. Я бездомная, поэтому поселилась у бабы Тоси в квартире, когда она уехала. У меня сын инвалид, его лечить надо было. В России никто не брался, я решила везти его в Германию. А кто мне денег даст? Вот я и лишилась жилплощади – продала свою норку, чтобы малыша спасти.

– Ладно, я пошел. Все ок, никаких разговоров о табакерках, – заявил папенька, – пресса ничего не узнает.

– Что с вашим ребенком? – спросил Степан, когда Ленинид унесся прочь.

– У вас есть сын? – в свою очередь изумилась я.

– Да. У Антона расщепление позвоночника, – грустно ответила Фая, – самая тяжелая форма. Хорошо хоть, он после операции в коляску сел, а не остался лежать пластом. А еще он аутист – с людьми вообще не общается, даже «здравствуйте» не скажет, даже со мной не контактен. Живет в себе, но, говорят, очень умный. Единственный человек, с кем Антон беседует и даже дружит, Валерий Иванович Перцов, психолог, который занимается аутистами. Сын всю программу средней школы с ним прошел, в университет поступил, сейчас на компьютере работает. Чем он занимается, я не знаю. Всякий раз, когда к нему прихожу, он что-то печатает.

– Сколько лет Антону? – поинтересовалась я.

– Четырнадцать, – вздохнула Фаина, – но он крупный, выглядит на все восемнадцать.

– Подросток уже закончил школу и в вуз попал? – удивилась я.

– Говорят, он гений, – повторила Фаина. – Господь практически отнял у него тело, лишил возможности с людьми общаться, но взамен дал необычайно развитый мозг. Когда мы из Германии вернулись, я сняла самую дешевую квартирку на первом этаже, в «блочке». В соседях оказалась баба Тося, но тогда я не знала, кто она. Потом целительница предложила у нее помощницей стать. Я, конечно, согласилась, нам с Антошей деньги во как нужны были! – Фаина резанула себя ребром ладони по горлу. – Я у нее очередь вела – всех записывала, потом обзванивала, спрашивала, придут ли. Еще квартиру мыла, стирала…

– Ваш ребенок не может долго оставаться один, а вы постоянно ходили с Ленинидом на разные мероприятия. Да и жили последнее время у отца. Антон-то куда подевался? – недоумевала я.

– Перцов основал благотворительный центр для таких, как мой сын, – объяснила Фаина. – Ребята там живут, у каждого своя комната, есть столовая, библиотека, сад большой. На десять человек это заведение. И оно бесплатное. Антоша живет там. Баба Тося, перед тем как из Москвы уехать, велела мне по-прежнему на нее работать. Я из экономии однушку снимать перестала, переехала к Вольпиной. Но теперь она вернулась, и мне пришлось уйти. А денег нет совсем. Я пару дней на вокзале промучилась, потом к Лениниду Ивановичу пошла. Мама мне об отце незадолго до своей смерти рассказала: «Доченька, совершила я в молодости глупость, связалась не с тем человеком. Запомни, он вор, уголовник, половина крови в тебе от преступника. Если появится желание взять чужое, сразу говори себе: «Это во мне папаша проснулся. Пошел вон, бес!» Украдешь, не дай бог, нитку, тебя точно посадят, жизнь под откос пойдет. Поклянись мне: «Никогда не возьму чужого». Постарайся с отцом не общаться. Только в случае крайней нужды к супостату обратись». Я все делала, как мамочка просила. А когда жизнь оскалилась, пришлось на поклон к Лениниду идти. Я подумала, что отец изменился, он теперь известный артист, больше не уголовник.

Фаина всхлипнула.

– Честно признаюсь, надеялась, он мне квартиру купит. Или снимет.

Она опустила голову, мне стало ее очень жаль.

– На это вы зря рассчитывали. Ленинид предложил вам устроить представление? Ходить вместе по телепрограммам и рассказывать семейную историю?

Фаина сгорбилась.

– Он оказался совсем не таким, как в сериалах. Просто так денег не дал, сказал: «Любую копеечку отработать надо». И рассказал, что они с пиар-агентом придумали.

– Наивно полагать, что лицедей, изображающий в сериале рыцаря, безмерно влюбленного в прекрасную даму, и в реальной жизни полезет по стене дома к окну любимой, держа в зубах букет роз, – не выдержала я.

– Эти цветы запихивать в рот точно не стоит, у них острые колючки, – хмыкнул Дмитриев. – И со стены можно свалиться, потом придется в гипсе ковылять.

– Вы смеетесь, а мне плохо, – прошептала Фаина.

– Простите, пожалуйста, – смутилась я. – Так что придумал наш папенька?

– Он сказал, что пиар поможет мне найти хорошую работу, – заскулила сестра. – Мол, все узнают, чья я дочь, и предложения прямо дождем посыплются. На телевидение точно возьмут, там все сотрудники без специального образования. А я уже почти звезда – дочь актера и сестра писательницы, меня сразу ведущей поставят, оклад дадут до неба. Тогда я куплю собственную квартиру, оборудую ее для проживания инвалида, и мы с Антошей опять будем вместе. Это моя мечта. Ведь я почему сына в центре поселила? Хотела, чтобы он образование получил. В обычную-то школу его не брали. Знаете, какие дети злые? Сразу начинают над колясочником издеваться. И учителям лень до аутиста знания доводить. Все директора гимназий, узнав, что у меня ребенок с проблемами, одинаково реагировали: спиной к нам поворачивались. А в центре Антошу сразу приголубили. И действительно всему научили. Но у них правило: жить там надо круглосуточно. Я просилась туда на работу кем угодно, готова была полы мыть. Да только Перцов жестко сказал: «Никаких родителей, иначе обучение плохо пойдет». Через два года Антошу из центра турнут, в нем только до шестнадцати держат. И куда нам идти? Мне очень квартира нужна. Хоть какая! Ленинид пообещал, что за съемки заплатят, я накоплю на жилье. Только поэтому я согласилась.

Фаина разрыдалась, я обняла дурочку.

– И много вы заработали? – осведомился Степан.

– Старалась, как раб египетский, – всхлипнула Фаина. – Мы с Ленинидом делили гонорары за съемки и за интервью газетам-журналам пополам. На телике платили десять тысяч за программу, обычные корреспонденты давали кто пять, кто три. Кое-что удалось скопить, но этих денег все равно даже на комнату в самой страшной коммуналке не хватит. На себя я ничего не тратила, только вот не удержалась, купила сумочку. Хотелось-то подороже, как на снимках в красивых журналах, но надо по одежке протягивать ножки.