Английский экспромт Амалии - Валерия Вербинина Страница 6

Поняв, что ей не удастся использовать в своих планах леди Ундервуд, Амалия до самого Парижа ломала голову над тем, как бы еще столкнуть лбами союзников, и ничего не придумала. В шпионских романах героиня, как правило, стремится всеми силами соблазнить не в меру влюбчивого героя, чтобы подчинить его себе, но Амалия трезво оценивала свои возможности. Она знала, что женщине, пусть даже самой прекрасной на свете, не под силу заставить прожженного дельца забыть о миллионных прибылях, составляющих смысл его существования. От идеи воздействовать страхом Амалия отказалась сразу же, ибо было совершенно неясно, чем таким можно припугнуть лорда или баронета, чтобы они расстались с мыслью заполучить колоссальные деньги, которые на них посыпались бы в случае войны. Ундервуд вел практически безгрешный образ жизни, а Лаймхауз при всех своих негативных чертах не был замешан ни в чем настолько скандальном, чтобы его могла испугать угроза разоблачения. Словом, с этой стороны Амалию тоже ждал тупик.

«Надо будет узнать побольше об их детях, – решила она, когда за окнами уже вырисовывался Северный вокзал. – Если бы сын одного и дочь другого были, скажем, помолвлены и если бы удалось разорвать эту помолвку…»

Как видим, баронесса была весьма изобретательной интриганкой. Но, чтобы успокоить совесть наиболее щепетильных читателей, сообщим заранее, что ей не пришлось разбивать ничьи сердца, ибо события повернулись совершенно неожиданным образом.

Взяв фиакр, баронесса велела отвезти себя в отель «Мираж», где попросила, чтобы ей заказали два билета на вечерний поезд до Кале. Из отеля она поехала в посольство, где оставила досье, как ее просили, и из посольства направилась на улицу, название которой ничего не скажет читателю, так как ее все равно больше не существует: она исчезла во время одной из перепланировок Парижа. На этой улице в доме номер пять, где подоконники были сплошь заставлены цветочными горшками, жил тот самый загадочный Франсуа Галлье, которому баронесса недавно отправляла телеграмму. Добавим сразу же, что настоящая его фамилия была не Галлье и что, хотя в квартале жилец дома номер пять числился скромным рантье, он вовсе таковым не являлся.

По натуре Франсуа Галлье был авантюрист, и страсть к приключениям могла бы завести его очень далеко – может статься, даже под нож гильотины, – не попадись ему однажды на пути наша баронесса. Бог знает как, но ей удалось привить ему любовь к порядочности в том возрасте, когда человек уже не слишком поддается чужому влиянию. Тем не менее Франсуа покаялся, завязал с сомнительным прошлым, поселился в тихом квартале и занялся разведением комнатных цветов.

Тогда, в 1885 году, это был жилистый, худой, как палка, малый лет двадцати семи, с длинными руками и длинными, как у журавля, ногами. У него были плутовские голубые глаза, темные кудрявые волосы и всепобеждающий юмор, который однажды помог ему перехитрить и обчистить трех матерых шулеров, когда они вознамерились обчистить его.

Несмотря на то что в мире мошенников Франсуа долгое время слыл мастером на все руки, Амалия была уверена в его храбрости и надежности. Не была она уверена только в одном: захочет ли он ехать с ней в Англию, чтобы помочь в ее деле, которое, в сущности, его нисколько не касалось.

Однако прием, который ей оказал рантье-цветовод, развеял все ее сомнения. Франсуа объявил, что он, получив телеграмму, уже собрался и готов следовать за ней хоть на край света. Кроме того, он наслышан об англичанках и мечтает увидеть их собственными глазами.

– О, мадам, я так устал от этой приличной жизни! Скучно все-таки весь день напролет быть порядочным членом общества. Поверите ли, я даже стал заглядываться на лавку старого ювелира в том конце улицы. Он держит двух свирепых собак, но если бы мне удалось…

– Франсуа! – сказала Амалия с упреком.

Ее помощник только вздохнул и развел руками с таким невинным видом, что она не смогла удержаться от улыбки.

– Благодаря вам, – вывернулся плут, – ему больше нечего опасаться.

– Хотелось бы верить, – с сомнением в голосе произнесла Амалия. – Кстати, вы говорите по-английски?

– Не говорю, но понимаю.

– Значит, можно считать, не владеете языком вовсе. Жаль, одного понимания мало… Ничего, будем надеяться, на нашем деле это не отразится.

– А ваше дело – оно опасное? – спросил Франсуа с надеждой в голосе. – Нас могут убить?

– Убить – не думаю, а вот неприятности у нас вполне могут быть, – отозвалась Амалия. – На всякий случай захватите с собой оружие.

– Хорошо, – с готовностью согласился Франсуа. – Кем я буду при вас – лакеем?

Амалия секунду подумала:

– Нет, поваром. Повар-француз – это звучит естественно, а вот лакей при даме – не очень.

– Правда? – воскликнул Франсуа. – Ну, так я вас обрадую. Я готовлю так, что пальчики оближете!

– Лучше, чем в прошлый раз? – с сомнением спросила Амалия.

– О! Верьте мне, я в грязь лицом не ударю.

– Тогда встречаемся в пять в гостинице и оттуда – сразу на вокзал.

Вечером поезд, одышливо свистя, уносил их в Кале, откуда наутро они на пароме переправились в Дувр. Пока путешествие проходило без сучка без задоринки. В пути Амалия читала последний выпуск «Ньюс энд Сториз», купленный в Париже. Лорд Ундервуд превзошел самого себя: слово «война» читалось между всех строк. Франсуа, в сером безупречном костюме примостившийся напротив Амалии, проглядывал какое-то обозрение светской жизни. Как и большинство смертных, он благоговел перед звездами и титулованными особами.

– Граф Ларош-Бретон выдает свою единственную дочь за пэра Франции, хм! А герцог…

– Это случаем не тот граф, у которого вы в свое время увели столовое серебро? – как бы между прочим поинтересовалась Амалия.

Франсуа прикрыл рот газетой и зарумянился.

– И пять коллекционных бутылок коньяка почти вековой выдержки, – вздохнул он. – Мы его потом выпили, но, ей-богу, простое божоле и то лучше! Одну бутылку вообще пришлось вылить, потому что на нее не нашлось желающих.

Амалия прыснула.

– А вот это просто ужас какой-то, – заметил Франсуа, пробегая глазами строки. – Представьте себе: герцог и герцогиня Олдкасл утонули в Венеции во время медового месяца! Их похоронили в родовом склепе. Парню было всего двадцать два года, а ей – восемнадцать. Да уж, в такие минуты поневоле возрадуешься, что ты не герцог и не шастаешь по Венециям.

– Франсуа, следите за речью, – строго сказала Амалия. – Не то любой сразу же догадается, кто вы на самом деле. Слова – великие предатели, они всегда говорят о человеке больше, чем он думает.

– Понял, – смиренно отозвался Франсуа. – Буду держать рот на замке.

В Дувре наших путешественников ждал густой туман.

– Боже! – воскликнул расстроенный Франсуа. – А я-то думал, что все рассказы об английском тумане – небылицы.

– Все чемоданы на месте? – спросила Амалия, морщась и плотнее закутываясь в шаль.