Час абсента - Нина Вадченко Страница 6

— Это действие обезболивающего.

— У меня нет глаз? Я ослепла?

— Нет, — услышала она голос врача, — со зрением у вас все в порядке.

— Так дайте мне возможность видеть! — потребовала Инна.

Врачи стали совещаться. Но говорили они тихо, очень тихо. До Пономаренко долетал только невнятный шум.

— Я требую! — потеряла терпение Инна.

— Хорошо, хорошо, успокойтесь, вам нельзя нервничать. Мы сейчас снимем повязку.

Пономаренко почувствовала прикосновения чужих рук. Это ее несказанно обрадовало. Врач возился минут пять.

— Ну вот и все, — сказал он.

— Но я ничего не вижу! — в страхе принялась кричать Инна.

— Откройте глаза, не бойтесь, — терпеливо посоветовал врач, — не волнуйтесь, подобное торможение бывает в таких случаях, как ваш. Это нервное.

Открыть глаза оказалось очень сложной задачей. Как она ни пыталась разлепить веки, ей это не удавалось.

— Для нее было бы лучше, если бы она их не открывала, — вдруг услышала она голос врача.

— Что?! — потеряв самообладание, зарычала она.

— Все хорошо, все хорошо, — спохватился врач, — сейчас я вам помогу.

Кажется, он слегка надавил на переносицу. Инна почувствовала легкий зуд и открыла глаза.

Она увидела усы, бороду, маленький вздернутый нос и смешливые глаза. Собрав все в одно целое, поняла, что перед ней чрезвычайно довольный собой павиан. Ему было наплевать на боль, страдания, переживания несчастной Инны. К тому же от него тошнотворно тянуло дешевым табаком.

— Я хочу видеть свое лицо, — заявила Инна.

— Это невозможно.

Усы и борода наконец отодвинулись.

— Я требую! — настаивала на своем Инна.

— Да покажи ей, Борисович, фото. Лучше все сразу понять.

— Я бы повременил, — покачал головой Борисович, — последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Она еще не оправилась от шока.

— Ну пожалуйста, — вдруг захныкала сломленная Инна, — я выдержу, поверьте, мне лучше сразу знать все, что случилось, я стойкая, ну пожалуйста…

— Хорошо, хорошо, только не нервничайте. Борисович достал из кармана халата фотографию и поднес к Инне. Пономаренко впилась глазами в безобразно-кровавое месиво, бывшее когда-то ее лицом, и ужаснулась.

— Это я? — упавшим голосом спросила она.

— Не повезло тебе, дамочка, ну ничего, привыкнешь.

— Гуинплен, — прошептала Инна, — уродина. Гуинплен нашел свое место на подмостках, а я? Что делать мне? Я, кроме журналистики, ничего не умею.

— Ты поплачь, милая, поплачь, легче станет.

Пономаренко стало себя жалко, так жалко, до ужаса.

— За что? — завыла она, и слезы потекли ручьем.

— Борисович, нельзя ей плакать. Слезы под бинты просочатся, будет еще хуже, — вдруг услышала она предостережение второго врача.

Инна испугалась и стала часто-часто дышать, чтобы сбить спазмы.

— Инна Владимировна, к вам посетители. — Борисович наклонился, и она снова увидела его усы, бороду и насмешливые, издевательские глаза.

— Никого я не хочу видеть, — прошептала Инна.

— Нельзя, нельзя замыкаться в своем горе. С друзьями легче будет.

«Какие друзья? У Гуинпленов нет друзей», — подумала раздавленная Пономаренко.

— Проходите, проходите, господа, — уже командовал Борисович, — что это у вас? Цветы? Цветы можно. Шампанское? Уберите. Какое шампанское в ее положении?

Инна увидела толпу коллег. На переднем плане красовался редактор с цветами. Рядом Гоша Отрепьев с каким-то горшком в руках. Инна присмотрелась и увидела, что из горшка торчал кактус. Подпирала всех массивная Василиса Илларионовна, корректор. В тени ее внушительного бюста спрятался дизайнер Димочка с тортом наперевес. Остальных она просто не рассмотрела. Она заплакала.

— С днем рождения, дорогая Инночка! — загремел нестройный хор коллектива газеты «Криминал-экспресс».

— Не травите душу, уйдите, — прошептала Инна. Она вспомнила, что завтра у нее действительно день рождения. Или уже сегодня? Ей стало грустно и тошно. Она первый раз подумала о самоубийстве. Лучше сразу поставить точку.

Она отвернулась от коллег и даже не заметила, что поворот дался ей слишком легко. Наступила гробовая тишина. Очевидно, никто не знал, как себя вести в подобной ситуации.

— Пономаренко, и долго ты будешь валяться? — Виктор Петрович, редактор, неожиданно засмеялся. Ужас. А за ним стали смеяться все остальные.

«Вот их истинное лицо!» — грустно подумала Инна.

— Хватит изображать из себя несчастную! Вставай. Пора промочить горло за твое здоровье.

Инна не шелохнулась.

— Правда, Инночка, ты залежалась, так привыкнешь бездельничать, это вредно. — Василиса Илларионовна подошла к кровати и, как пушинку, повернула Инну лицом к коллективу.

— Да снимите с нее эти бинты. — Это уже командовал Гоша.

Странное торможение напало на Пономаренко. Она готова была драться, отстаивая бинты на собственной физиономии.

— Как мы тебя классно разыграли, а?

— Что?! — Инна резко села. — Розыгрыш?! Это был розыгрыш?!

— Наш подарок на день рождения! — подтвердил Виктор Петрович и приветственно помахал букетом.

Инна оцепенела. Подскочил Борисович и стал быстро разматывать бинты.

— Да очнись ты, Пономаренко! Здорово, правда? — Гоша протянул кактус. — Это тебе на память. Жизнь прекрасна, Инночка!

Пономаренко отпихнула пропахшие табаком руки Борисовича и стала ощупывать свое лицо. Нос, губы, щеки, лоб — все на месте, даже уши оттопыривались так же, как и всегда. Розыгрыш! Ее затопила несказанная радость, и мгновенно она вскипела бешенством. Кто? Кто посмел с ней такое вытворить? У кого поднялась рука так издеваться над живым человеком?

Минуты три она вращала глазами как безумная. Все виновные стояли пред ней и счастливо улыбались.

«Коллективчик, мать вашу!» — выругалась Инна.

— Мы подарили тебе второе рождение! — Главный редактор взмахнул цветами. — Лови!

Цветы упали на кровать. Она перевела взгляд. Красные гвоздики упрямо топорщили лепестки и издевательски подмигивали.

— Не люблю гвоздики, — отрезала Инна. Она осторожно откинула простыню и увидела, что полностью одета.

— Пора за стол, Инночка, — сказал Виктор Петрович. — Прошу. — Он взмахнул рукой. Белая стена оказалась просто ширмой и начала собираться гармошкой. Банкетный зал был в полной готовности: с закусками, лимончиками, оливками и водочкой.

— Это больница? — глупо спросила Инна.