Цена Шагала - Петр Галицкий Страница 6

Ни выкуренная сигарета, ни долгое раздумье не восстановили равновесия Скосарева. Алексей никогда не был законченным подлецом, собственно говоря, он вообще не считал себя таковым. Ну, брал по маленькой, вертелся, юлил, чем-то подторговывал, когда получалось, где-то посредничал, но друзей старался не предавать; даже с барышнями, мелькающими на его горизонте довольно часто, стремился быть порядочным, в меру внимательным, щедрым и не нахальным. И вот теперь, когда холодный бисер пота засверкал на его лбу, он, пожалуй, впервые оказался перед сложнейшей дилеммой: отвести смерть от приятеля, а там — будь что будет, или спасти свою жизнь и забыть, что на Земле когда-то жил Виталий Токарев.

Он доехал до своего дома, сам не помня как, запер машину, поднялся на седьмой этаж, открыл дверь в квартиру и в каком-то полуобморочном состоянии прошел на кухню. Дальше он все делал автоматически: достал из холодильника початую бутылку водки, наполнил стакан, выпил его, завернул обратно пробку и поставил бутылку почему-то на подоконник. Потом, также бездумно глядя перед собой, пошел в комнату, снял телефонную трубку:

— Алле?

— Алле, — зазвучал в мембране нервный, вечно куда-то спешащий голос Токарева. — Кто, кто, говорите!

— Виталик, — через паузу произнес Скосарев.

— Виталик, Виталик, — в ответ сказала трубка.

— Виталь, здорово, это Алексей, — более спокойно произнес Скосарев. — Алло, старик, как жизнь? Есть ли вести от нашего?

— Да нет, вестей никаких. Ты-то сам как? Я вот, понимаешь, домой собираюсь, собственно, уже и не собираюсь, а подъезжаю к дому, даже не подъезжаю, а уже подъехал. Сейчас, подожди, только из машины выйду.

— Виталик, подожди, стой, стой, не торопись, — почти закричал Скосарев.

— Ну что? — остановился Токарев.

— Да я… Вот что. Может, пообедаем сегодня?

— Да знаешь, не могу я: дела, понимаешь.

— Да брось ты дела, — стал уговаривать Алексей. — Прямо сейчас заводи машину, раскручивайся и дуй в центр.

— Да нет-нет, как-то с бухты-барахты… Устал.

— Да наплюй на усталость, — продолжал Скосарев. — Разворачивай тачку и подъезжай.

— Что стряслось?

— Да ничего, просто давно не виделись, решил предложить посидеть. Ну, как, решайся!

— Нет, старик, сейчас не могу. Попозже позвоню. Ну, давай, а то мне машину надо ставить на стояночку. Бывай! — И Токарев отключился.

Он отключился, а Скосарев продолжал сидеть с трубкой в руке, слушая частые короткие гудки. Потом он вздохнул, положил трубку радиотелефона на базу, плюхнулся на диван и закрыл глаза. «Ну, вот и все, — сказал он сам себе. — Жил да был хороший парень Виталий Токарев. Впрочем, в конце концов, — оборвал он печальные мысли, — почему, собственно, жил? Ну, встретят, поговорят. Им же не он, им Сорин нужен. А Виталий, если не дурак — а он таковым никогда не был — всегда найдет пути-лазеечки. Ничего, в крайнем случае, деньгами откупится, у него их много. Да нет, нет, зря я волнуюсь, зря беспокоюсь. И вообще звонить не нужно было: сам выкрутится, все хорошо будет. Да конечно будет! В конце концов: они же не убийцы, им информация нужна. Действительно, что это я так засуетился!»

Тепло от выпитой водки разливалось по телу, и становилось как-то легче. «Правильно сделал, что не сказал ему ничего: и на себя не навлек никаких неприятностей, и он не будет заранее нервничать, суетиться. Виталька же такой: суетливый, нервный. Ну, встретят, ну, несколько минут неприятностей, побеседуют. В конце концов, все мы в этом страшном мире под разборками ходим. Виталику не привыкать: он огонь и медные трубы прошел. А Сорин? Что Сорин? Сорин в Лондоне, до него не доберутся. Да, денег мне, конечно, не видать, но, с другой стороны, и никаких гадостей особенных я не делал. Так, все, успокоимся, примем душ и будем звонить Танечке».

Он вздохнул, хлопнул себя по бедрам и, стараясь внушить самому себе, что он прав, беззаботен и спортивен, пружинистым шагом направился в ванную.