Американское сало - О. Воля Страница 6

Все в жизни и в службе Николая Козака было хорошо, но были в его данных лишь три закавыки, что мешали ему сделать блестящую карьеру… Первое, по фигуре, или, как принято говорить в актерской среде, по фактуре, он был слишком заметным. Ему бы с его статью и волевым подбородком героев-любовников в кино играть! Но разведка и контрразведка имеют потребность не в артистах типа Василия Ланового, а в офицерах среднего росточка, неприметных, с серенькой внешностью. Да и с языками у Николая не все было гладко. Особенно с произношением английских дифтонгов и с французским грассированием. Третья же закавыка в биографии Николая была в том, что он был «разведенцем». Когда Колю послали в Омск и он стал курсантом первого курса, замполит училища полковник Щетинин сразу объяснил ему, что будущему гэбисту – разведчику и контрразведчику надо обязательно быть женатым. Так, мол, и начальству спокойнее, да и с моральным обликом все более-менее сразу ясно и понятно – мол, нормальный, без отклонений. Ну, в общем, погорячился в тот год Николай да и женился по молодости и по глупости по простой схеме: мол, медсестричка, да с большой грудью, – то, что офицеру в самый раз! Жить у родителей Николая в Запорожье молодая жена отказалась. А тут еще эта «крытка» на полтора года в Таллинской школе – хорошая проверочка на семейную прочность. В общем, как только Коля погоны старлея получил, так сразу и развелся. Правда, справедливости ради следует отметить, времена уже были иные, и на такие факты биографии, как развод, в «конторе» стали смотреть более терпимо, чем при Андропове, но тем не менее вместо теплого местечка где-нибудь в резидентуре типа Венгрии или Болгарии Колю направили в Киев. И не в контрразведку, а в первое управление. В наружку. С таким, мол, экстерьером только в парадном строю! При выносе знамени. Однако хоть и говорят, мол, «какой хохол, да без лычки», но нет настоящего офицера-силовика, что не понюхал бы пороху. Случалось Николаю проверить свой характер и под пулями. Памятуя его пограничное прошлое, после вывода контингента из Афганистана «контора» послала Николая в годичную командировку «на укрепление таджикско-афганской границы», чтобы перекрыть наркотрафик. Там пришлось и несколько раз ходить в сопредельные горы, там пришлось и настоящих «языков» брать, и в рукопашной схватке себя показать.

А потом, когда в бандитские времена развала Союза пошла у руководителей мода держать за спиной широкоплечих парней, Николай без работы не остался. Майора получал при Кривчуке, подполковника при Кушме, когда тот был еще преьером, а полковника получал уже состоя при Янушевиче. И это в тридцать восемь лет! Неплохо?

– Так, что там за шум вчера был в Жулянах? – спросил Янушевич, устраиваясь в кресле за своим рабочим столом.

– Вчера бортом из Кандагара в аэропорт Жуляны прибыл «груз-200», и при выезде из аэропорта колонна была остановлена журналистами.

– А какой дурак распорядился сажать самолет в Жулянах? – издевательски исподлобья поглядев на Козака, спросил Янушевич. – Вы бы еще в Борисполь этот транспорт посадили да стали бы разгружать в международном терминале, где туристы и прочая сволочь.

– Меры приняты, следующий борт направляем на военный аэродром «Коломыя» под Ивано-Франковском, – бесстрастно ответил Козак.

– Почему все такие идиоты? – изобразив беспомощность и разочарование, патетически воскликнул Янушевич. – Почему сразу нельзя было посадить борт в Луцке? Ну, да, конечно, – досадливо махнув рукой, буркнул Янушевич, – так давай, запорожец, не облажайся и не обосрись в следующий раз, когда трупы из Афгана принимать будешь, сам понимаешь…

– А может, наоборот? – заговорщицки качнув головой, спросил Козак.

– Что наоборот? – не понял Янушевич.

– Может, как раз наоборот, следовало бы дать утечку информации?

В кабинете воцарилось молчание.

Янушевич задумался, глядя в стол, а Козак все так же стоял в позе покорного ожидания и повиновения, как римский солдат из тринадцатого легиона при входе в шатер консула Красса.

– А зачем нам утечка? – подняв глаза со стола на Козака, нарушил молчание Янушевич.

– Скомпрометируем кое-кого, Виктор Федорович, переведем стрелки, а вы, как всегда, во всем белом среди этого дерьма, – с тонкой улыбкой ответил Козак.

– Не пойдет, – коротко ответил Янушевич.

Козаку очень хотелось задать вопрос «почему не пойдет?», но он сдержался и только молча кивнул.

– Ты меня понял? – твердо и холодно глядя в лицо своему советнику, спросил Янушевич.

– Отлично вас понял, Виктор Федорович, – так же твердо ответил Козак, – никаких проколов и никакой утечки.

– Ну, иди тогда, – вздохнув, сказал Янушевич.

– Есть еще один вопрос, – вскинув подбородок, пробасил Козак, – там одна очень авторитетная московская журналистка просит у вас интервью.

– А почему не через моего пресс-секретаря, а через тебя? – иронически склонив голову набок, спросил Янушевич. – У тебя что? Червонный интерес? Или ты комиссионные с журналисток берешь, а?

Козак виновато улыбнулся:

– Она на меня напрямую, минуя наших пиарщиков, вышла, но я проверял, хорошая, правильная журналистка, дряни не напишет.

– Наша и правильная, говоришь, – усмехнулся Янушевич, – ну, давай тогда, если так, в пятницу, посмотри там в распорядок, может, после ужина, ты погляди.

– Хорошо, Виктор Федорович, – довольно сказал Козак, задом уже отходя к дверям.

С Аллой Лисовской Николай познакомился в Отделе связей с общественностью Дома правительства Украины. Через Николая как главного советника по безопасности все аккредитации проходили. Ну, принесли ему на визирование новую пачку журналистских резюме, а там фотографии шесть на восемь цветные. Глядит Николай на самое первое резюме, а с фото на него весело смотрит такая улыбчивая и такая задорная дивчина, что дрогнуло сердце запорожца, лично решил с девушкой побеседовать. В резюме и телефончик имелся. Позвонил… Забил стрелочку, пользуясь своим служебным положением, так сказать. Ему же, как советнику премьер-министра, треба увсе выяснить – кто и с кем, кто, где, когда?

– Это Алла? Это Николай… Я договорился, будет интервью.

– Правда? – обрадовалась телефонная визави.

– Правда! – улыбнулся в трубку Николай. – Когда увидимся?

– Можно завтра, в том же самом кафе на Крещатике, где первый раз, ладно?