Укрощение строптивых - Светлана Успенская Страница 6

У нее не было ни друзей, ни подруг, никому она не нужна была такая, какая есть, — с мраком в душе и раздором в теле, с неутоленными амбициями, с зарождавшимися глубоко внутри страстными желаниями. Она страшилась быть осмеянной, отвергнутой, изгнанной. Именно потому с Москвой Алена связывала свои надежды, в сладостных грезах видя себя знаменитой танцовщицей, у ног которой покоится мир. Прозанимавшись два года танцами в местном Доме культуры, она считала, что создана для пластических искусств.

Украв у матери деньги, оставшиеся до получки, Алена побросала в сумку вещи: немецкое платье старшей сестры, к которому ей категорически запрещалось прикасаться, косметику, которой ей категорически запрещалось пользоваться, чудесные туфли-лодочки, вечный предмет девичьих мечтаний. Туфли ей тоже не принадлежали — она стянула их у матери. Украденных денег хватило лишь на билет до Москвы и на черствую булочку, купленную на вокзале.

В станционном буфете, жадно поглощая булку, она увидела, что на нее пялится худощавый небритый мужичок с сальным взглядом и бегающими глазами.

«Какая же я уродка, — покраснела Алена, — если на меня так пялятся!»

Мужичок продолжал буравить ее жадным взглядом. Стряхнув крошки с колен, девушка направилась в зал ожидания, спотыкаясь на непривычно высоких каблуках. Едва она опустилась на жесткую деревянную скамейку яичного цвета, как небритый тип подсел к ней, дыша в лицо перегаром.

— Ты такая красивая! — сбивчиво-вожделенно зашептал он. От него пахло мочой и дешевым одеколоном (скорее всего, он его пил). — Пойдем со мной… — Он навалился на нее плечом и заскорузлой ладонью принялся щупать острые коленки, выглядывающие из-под юбки.

— Но послушайте, — лепетала Алена, отдирая его руки. — Но послушайте… Не надо! — Она ощущала страх и в то же время томительное блаженство от его жарких, сбивчивых слов.

Ее спас постовой милиционер. Он увидел пьяного мужика, который волочил за собой ошалелую девчонку с безумными глазами, и потребовал предъявить документы. В это время по станционному радио объявили прибытие поезда на Москву. Алена ойкнула и, не обращая внимания на свист милиционера, побежала по перрону, высоко вскидывая голенастые ноги. Через минуту она уже лежала на верхней полке вагона и, уставившись в потолок, испуганно размышляла о случившемся. Это был первый мужчина, обративший на нее внимание! Не важно, что он был пьян, груб и стар. Главное, что она, нескладный долговязый подросток с ужасным ворохом комплексов и проблем, казалась ему красивой.

Соседкой Алены в поезде оказалась старуха с осуждающим взглядом недобрых глаз и сварливо поджатыми губами.

— Ишь, вырядилась, — недовольно пробормотала она, косясь на коленки, выглядывающие из-под коротковатой для провинции юбки. И прошипела с ненавистью:

— Шалава…

Но Алена совсем не была шалавой. В театрально-танцевальном кружке при Доме культуры, где подростков учили петь, танцевать и играть в пьесах из советской жизни комсомолок, Алена всегда считалась номером первым. Руководила кружком некая Аза Владимировна, нервная дама бальзаковского возраста с несложившейся личной жизнью. Ей помогал старичок с аккордеоном, клевавший носом во время творческих перекуров.

Аза Владимировна считала себя безвременно погибшей, непонятой личностью и потому страдала запоями. Картинно отставив дымящуюся сигарету, она много курила, выпуская дым широко раздувавшимися трепетными ноздрями. Как часто Алена, напялив мамино меховое манто и густо накрасив губы, — две багровые сливы, низко сидящие под длинным гоголевским носом, — вот так же курила перед зеркалом, красиво отставив мизинец! В то время дешевая манерность Азы Владимировны казалась ей воплощением женственности и грациозности.

В кружке Алене показали несколько танцевальных па, научили правильно открывать рот во время пения и не бояться сцены. Правда, в небольшом городке подобные навыки были совершенно неприменимы — и это было одной из причин, по которой она стремилась уехать отсюда. Другая причина находилась так глубоко внутри нее и была столь ужасна, что вслух о ней неудобно было говорить.

Главной проблемой танцевального кружка при Доме культуры была нехватка актеров мужского пола, поэтому юным актрисам зачастую приходилось играть мужские роли, а во время танцев роль партнера обычно выпадала девочке.

Алене всегда доставались роли злых волков, стражников и хранителей королевской печати, в то время как она мечтала сыграть прекрасную принцессу, похищаемую злодеем, или маленькую трогательную Герду, готовую погибнуть во имя любви к брату. Ее партнершей по танцам было некое воздушное создание с кукольным личиком и светлыми кудрями. Куда ей было до этой феи с маленькой ножкой и стройным станом! Вечером, тайком обняв куклу сестры, Алена утешалась сладкими мечтами.

Она представляла себя в длинном пышном платье, светящемся при свете рампы бриллиантовыми бликами. Вот она изгибает стан, грациозно отклоняя назад голову, и кружится в волшебном вихре танца… А вокруг нее в круговерти огней вращаются мириады восхищенных зрительских глаз, и едва смолкает музыка, как восторженный шепот, точно шорох прибоя, накатывает на нее со всех сторон: «Кто это?» — «Неужели вы не знаете? Эта чудесная, прекрасная, изумительная фея — девушка Алена!» — «О, как она прекрасна!»

Однако длинный нос, высокий рост, провинциальное происхождение и еще то, что трудно объяснить в двух словах, то интимное, жгучее, стыдное — все это мешало ей сделать мечту явью.

Приехав в столицу, Алена сначала ночевала на вокзале. Денег у нее не было, как их зарабатывать, она не имела ни малейшего представления, людей дичилась, боясь нарваться на осуждающий взгляд или скабрезное замечание.

Питалась она кем-то недоеденными коржиками из вокзального буфета, которые запивала отвратительным кофейным напитком из грязных стаканов со столиков.

Однако вскоре ее заметили местные завсегдатаи, имевшие свои виды на эти коржики и на кофейный напиток, и погнали с вокзала. Девушке оставалось только погибнуть.

Вечерело. Кутаясь в свою жалкую, латаную на локтях курточку, Алена брела по улице Горького и думала, что сейчас самое время броситься с моста в реку. Только она не знала, где здесь мост, а спросить боялась.

Чтобы погреться, девушка зашла в кафе «Московское», самое демократичное и самое непритязательное из подобных заведений в то время. Там можно было встретить кого угодно: подпольных рок-музыкантов, безумно популярных в узких кругах немолодых поэтов с претензией на гениальность, престарелых коллекционеров юной женской прелести, начинающих лесбиянок, воришек, промышлявших кошельками в очередях «Елисеевского», завсегдатаев с заносчивыми лицами и приезжих испуганно-командировочного вида.

Присев за столик, Алена робко вытянула усталые ноги. От тепла захотелось спать.

Внезапно из сигаретного чада спустился пышнобровый мужчина с темным жадным лицом. Это был чернявый тип невысокого роста с яйцевидным животиком и с длинными руками, покрытыми густым волосом. У него был высокий лысоватый лоб и живые, как ртуть, глаза.