Зеленый король - Поль-Лу Сулицер Страница 6

— 2 октября 1943 года. В Беджеце. Оберштурмбанфюрер собрал нас в Белжеце.

— Тот самый оберштурмбанфюрер, фамилии которого вы не знаете?

— Тот самый, — ответил Реб Климрод, сделав еще шаг к двери.

«Он, конечно, лжет», — думал, все более и более приходя в замешательство, Таррас. Допуская, что все остальное в рассказе было правдивым — а Таррас верил в это, — казалось невероятным, чтобы мальчик, обладающий столь фантастической памятью, не знал фамилии мужчины, с которым прожил двадцать месяцев, с октября 1943 по май 1945 года. «Он лжет и знает, что мне это известно. Но ему безразлично. Так же как он не предпринимает ни малейших усилий, чтобы оправдываться или объяснить, каким образом он выжил. Так же как он, похоже, не испытывает стыда или ненависти. Но, может быть, он просто-напросто в состоянии шока…»

Это последнее объяснение казалось Джорджу Таррасу менее правдоподобным. Он в него не верил. Истина заключалась в том, что по случаю этой первой встречи с Ребом Михаэлем Климродом — встречи, чья продолжительность не превышала двадцати минут, — Таррас интуитивно почувствовал, что этот худой мальчишка, которому едва хватало физической силы держаться на ногах, обладает чудовищной способностью справляться с любыми обстоятельствами. «Быть выше их», — такие слова невольно пришли в голову Таррасу. Точно так же, как он физически чувствовал подавляющую тяжесть интеллекта, пылающего в блеклых и глубоких глазах Реба Климрода.

Мальчик сделал еще один шаг к двери. Его профиль обладал несколько жестокой красотой. Он намеревался уйти. Поэтому последние вопросы, которые задал Таррас, в сущности, имели целью продолжить разговор:

— А кто вас стегал хлыстом и прижигал сигаретами?

— Вы знаете, ответ, — сказал Реб.

— Тот самый офицер, все двадцать месяцев?

Молчание. Еще шаг в сторону двери.

— Вы сказали, что оберштурмбанфюрер сформировал группу в Белжеде… — 2 октября 1943 года.

— Сколько в ней было детей?

— Сто сорок два человека.

— С какой целью их собрали?

Легкое покачивание головой: он этого не знал. «И на этот раз он не лжет». Таррас сам удивлялся этой своей уверенности. Почти наспех он задал еще вопросы.

— Как вас вывозили из Белжеца?

— На грузовиках.

— В Яновку?

— В Яновку отправили только тридцать человек.

— А куда же сто двенадцать остальных?

— В Майданек.

Это название тоже никоим образом не было знакомо Таррасу. Впоследствии ему пришлось узнать, что имелся в виду другой лагерь смерти на польской земле, подобный Белжецу, Собибору, Треблинке, Освенциму или Хелму.

— Этих тридцать мальчиков отобрал сам оберштурмбанфюрер? В группе были одни мальчики?

— Отвечаю «да» на оба вопроса.

Реб Климрод прошел два последних шага, отделявших его от двери, вступил на порог. Таррас видел его в профиль.

— Я их вам верну, сказал Реб. Он слегка пошевелил пальцами, сведенными на томиках Уитмена и Монтеня. — Эти книги, я их вам верну. — Он улыбнулся. — Пожалуйста, не задавайте мне больше вопросов. Оберштурмбанфюрер доставил нас в Яновку. Тогда он и начал использовать нас как женщин. Потом, когда русские сильно продвинулись, он и другие офицеры сумели убедить немецкую армию, что они выполняют специальное задание, что им поручено нас конвоировать. Именно поэтому они не убивали нас, кроме тех, кто больше не мог идти.

— Вы не помните фамилии ни одного из этих людей?

— Ни одного.

«Он лжет».

— Сколько детей прибыло вместе с вами в Маутхаузен?

— Шестнадцать.

— Вас было лишь девять в могиле, где вас нашел лейтенант Сеттиньяз.

— Когда мы прибыли в Маутхаузен, они убили семерых. Оставили только своих любимцев.

Это было сказано столь же тихим и бесстрастным голосом. Он переступил через порог, остановился в последний раз:

— Могу ли я попросить вас назвать ваше имя, если не возражаете?

— Джордж Таррас.

— Т, а, два р, а, с?

— Да.

Пауза.

— Я верну вам книги.

Австрия была разделена на четыре военные зоны. Маутхаузен оказался в советской. Огромное количество бывших узников было перевезено в лагерь для перемещенных лиц в Леондинге, близ Линца, в американскую зону, в строения школы, на скамьях которой сидел Адольф Гитлер, прямо напротив домика, где долго жили его отец и мать. Джордж Таррас, Дэвид Сеттиньяз и их отдел военных преступлений обосновались в Линце. Переезд занял у обоих мужчин много времени, так как одновременно они выполняли свои поручения по розыску бывших надзирателей-эсэсовцев, скрывающихся в окрестностях.

Так что лишь через много дней они заметили исчезновение юного Климрода.

— 4 -

В то утро управление Внутренним городом Вены, опоясанным бульваром Ринг, осуществлялось американской армией, которой было дано задание месяц обеспечивать безопасность. Именно поэтому на Кертнерштрассе перед освещенной дверью поста военной полиции выходец из Канзаса и занял в машине место рядом с шофером. Три других участника международного патруля — англичанин, француз и русский — устроились на заднем сиденье.

Машина отправилась в свой четвертый ночной объезд в сторону собора Святого Стефана, чьи две квадратные башни, над которыми высились зеленые колоколенки, начали вырисовываться в первых лучах зари.

Она ехала очень медленно, занимая середину шоссе, свободного от всякого движения. Было 19 июня 1945 года, пять часов тридцать минут утра.

Джип выехал на набережную Франца Иосифа. На другом берегу Дунайского канала за полуразрушенными Банями Дианы и темным морем раздавленных войной домов в розовом небе торчал черный, скелетоподобный круг Чертова колеса парка Пратер. Джип свернул налево. Он пересек площадь Морцин, проехал по Гонзагагассе, снова спустился южнее, к Собору Богоматери на бреге. Показалось барочное великолепие Богемской канцелярии.

Показался также и мальчик.

Англичанин заметил его первым, но ничего не сказал. Англичанин сердился. Ему был омерзителен едкий запах табака «капораль», который курил француз; он ненавидел американца, который выводил его из себя своими бесконечными рассказами о бейсбольных матчах и победах над женщинами во время его пребывания в Лондоне до июня 1944 года; и, наконец, он абсолютно презирал русского, который, кстати, даже не был русским, потому что, имея узкие глаза, чисто монгольский тип лица и был туп, как пробка. Что касается шофера-австрийца и, хуже некуда, коренного венца, то его постоянный цинизм, а главное, отказ считать себя побежденным врагом делали его совершенно невыносимым.