Иллюзия убийства - Кэрол Макклири Страница 6

— Он фермер?

— Конечно, нет! В его поместье имеются сельскохозяйственные угодья с фермами. Но этим, естественно, ведает управляющий, а не его светлость.

— Конечно, — соглашаюсь я, решив не высказывать вслух свое недоумение, почему министерство иностранных дел не послало для консультаций управляющего фермами вместо его светлости.

Нищие в рубище с такими грязными телами, что их кожу невозможно отличить от лохмотьев, приближаются к нам с протянутыми руками и душераздирающими мольбами «бакшиш, бакшиш!».

Леди Уортон смотрит на них и замахивается зонтом:

— Пошли прочь, пошли прочь!

Я даю им монеты, вспомнив, что говаривала моя матушка каждый раз, когда видела калеку: «Кабы не милость Божия, таким мог быть любой из нас».

— Вшей кормить — только плодить их, — говорит леди Уортон.

— Извините.

Чувствуя себя неловко перед ее бесконечным проявлением превосходства, я закрываю рот на замок, как подобает благовоспитанной гостье. У парней из редакции для такой «светлости» есть выражение, которое я всецело разделяю: «богатая сучка».

Леди Уортон, очевидно, родилась с серебряной ложкой во рту, к тому же наполненной уксусом. Она и ее высокопарный муженек, несомненно, уверены, что свое положение в мире они занимают не иначе как по праву помазанников Божьих, а не по воле случая.

То, что попадается мне на глаза, и запахи, которые я вдыхаю, воскрешают в памяти книгу «Копи царя Соломона» Генри Райдера Хаггарда о приключениях Аллана Квотермейна.

— Экзотическое место, не правда ли? — говорю я.

— Экзотическое? Дорогуша, вас окружают полуголые немытые туземцы, которые едят и пьют то, что отравляет желудки цивилизованных людей. Лазурный Берег — экзотика, а это дыра.

— По мне, здесь даже увлекательно. Можно найти столько приключений. Если бы я родилась в другое время и в другом месте, то стала бы искательницей приключений и попыталась бы обнаружить исчезнувшие сокровища.

Леди Уортон таращит на меня глаза, словно у меня на лбу выросли рога.

— Вам нездоровится, ваша светлость? — спрашиваю я.

— Откровенно говоря, моя дорогая, я глубоко встревожена и озадачена самой идеей, что воспитанная девушка может бродить среди диких, зверей и грубых туземцев в поисках сокровищ. Подобные устремления не для приличных женщин. — Она с ног до головы окидывает меня презрительным взглядом. — Диву даешься, как у молодой девушки появляются представления, присущие только мужчинам.

Я отворачиваюсь и прикусываю губу. Я научилась сдерживать свой нрав, потому что профессия журналиста предполагает необходимость общаться с разными людьми, но устанавливаю границу дозволенного в том, что касается замечаний о моем воспитании. Если она скажет еще хоть одно слово по этому поводу, я стукну ее по аристократическому заду.

Ко всему прочему, меня возмущают люди, которые берут от жизни все и ничего не дают взамен. А леди Уортон, не имея надобности зарабатывать на хлеб, вообще не понимает, что жизнь женщины заключается не только в том, чтобы быть помощницей и сексуальным партнером мужчины.

Вскоре у меня возникает подозрение, не ходим ли мы кругами, поскольку ходы в этом запутанном лабиринте кажутся похожими один на другой.

— Ваш муж знает, куда идет? — спрашиваю я у леди Уортон. — У меня такое ощущение, что мы заблудились.

— Его драгоценная сестрица в Англии просила купить ей какую-то конкретную безделицу у определенного торговца, о котором ей говорили. Так что мы должны удовлетворить эту прихоть.

Мы входим в ту часть рынка, где продают ювелирные изделия. Крошечные лавчонки уставлены футлярами и коробками со всевозможными драгоценностями и украшениями — от медных браслетов до золотых цепочек с медным отливом, ножных браслетов и ноздревых колечек из серебра, похожего на свинец.

Лорд Уортон сообщает:

— Ну вот, мы уже подходим. Я уверен.

Его жена оставляет меня и идет к мужу, а фон Райх тут же оказывается рядом со мной. Он берет меня под руку, и мы идем дальше, глядя на попрошаек и поставщиков «древних» артефактов, создаваемых для того, чтобы избавить людей от денег.

— Как они говорят? — спрашиваю я его.

— Кто?

— Деревья. Они разговаривают с прохожими — так, что ли?

— Только письменами. Вы видите вокруг себя замысловатую и искусную арабскую вязь, не поддающуюся прочтению нам, людям с Запада. Эти бегущие строчки иногда повторяются в природе, на листьях деревьев, на песке, выписанные ветром.

— Значит, рисунок на листьях принимается за слова, и фанатики начинают выкрикивать, что это послание Всевышнего.

— Именно так.

У меня появляется желание сделать признание.

— Боюсь, у меня не очень хорошо складываются отношения с леди Уортон. Все, что бы я ни сказала, кажется, задевает ее.

— Вы находитесь в невыгодном положении, пытаясь вести беседу с женщиной, которая никогда не шевелит мозгами. Вы правильно заметили по поводу библейской истории о том, что деревья здесь говорят, и в этом нет ничего удивительного. Египет — часть Святой земли, таинственное место, куда Бог наслал десять казней, чтобы наказать упрямого фараона, где жезлы превращаются в змей и само море расступается перед избранниками Божьими. — Он сжимает мою руку. — Но вы также должны понять, что это земля черной магии, фараонов с вечной жизнью, мумий, встающих из могил.

— И Сфинкса, который бегает по пустыне и пожирает чужеземцев.

— Ja! [7]В этой стране немного четких границ между тем, что есть, и тем, что может быть.

— Признаться, я не верю в сверхъестественное. Поскольку значительную часть жизни я должна была заботиться о крыше над головой и о хлебе насущном, я оставляю таинственные явления для тех, у кого есть на это время и деньги. Но с того момента, как я вышла на палубу сегодня утром и увидела Египет сквозь дымку и темноту, я что-то чувствую. — Я качаю головой. — Не могу объяснить этого и, конечно, не поделюсь своими ощущениями с моим редактором в телеграмме из опасения, как бы он не подумал, что у меня воспаление мозга, но у меня такое чувство, будто я не одна.

Мы выходим на открытое место, где собралась толпа вокруг человека, стоящего на небольшом бугре с жезлом в руке.

— Вы должны увидеть это. — Фон Райх ведет меня к тому человеку. На нем длинный черный халат, а на голове белый тюрбан, опоясанный темно-зеленой лентой, конец которой возвышается над теменем.

— Господи! — восклицаю я. — Это же змея, а не шляпная лента.

Тюрбан обвивает кобра, раздувшая шею и показывающая ядовитые зубы.

— Это ужасное создание смотрит на меня, — говорю я фон Райху. Ну конечно, она уставилась прямо на меня.