Девять граммов на весы Фемиды - Валерий Карышев Страница 6

Через несколько минут дверь открылась, в кабинет вошел конвоир, за ним – парень лет тридцати пяти, невысокий, крепкий, коротко стриженный. Лицо его было в ссадинах и синяках – следы ночных побоев.

– Ну что, Игорь Кукушкин, – обратился к парню оперативник, – проходи! Кто это так тебя? – сделал он удивленный вид.

Костров посмотрел на вошедшего внимательней. Кожа у парня была смуглая, лицо спокойное, руки сильные. Костров подумал, что этот человек может постоять за себя. Но что он может сделать, если на него будут нападать двенадцать или двадцать человек? Да ничего… Ну что же, начнем разговор…

– Ничего не решил нам рассказать, встать на истинный путь? – спросил оперативник. – Ты же бывший военный, из нашей среды… Надумал чего?

Кукушкин молчал. Потом он тихо проговорил:

– Это ваших рук дело? Это вы организовали мне спецкамеру?

– Какую еще спецкамеру? – переспросил оперативник с деланым удивлением.

– Это на вашем языке «пресс-хата» называется.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Ладно, закрыли вопрос…

– Вот тут товарищ, наш коллега, из Регионального управления по борьбе с организованной преступностью, с тобой поговорить хочет…

Кукушкин пожал плечами:

– Что я могу сделать? Раз желает, пусть поговорит…

– Ну что, Олег Петрович, – обратился оперативник к Кострову, – я вас тогда оставлю вдвоем?

Костров молча кивнул головой. Оперативник тут же встал и вышел из кабинета.

– Зовут меня Олег Петрович, – сказал Костров, – я оперативник одного из подразделений Регионального управления по борьбе с организованной преступностью. А ты, как я понял, Игорь Кукушкин, бывший минер воздушно-десантных войск, воевавший в Приднестровье. Генерала Лебедя застал?

Парень утвердительно кивнул головой:

– Застал, но мы с ним не знакомы.

– Понятно… А с кем воевал, кого знаешь?

Кукушкин молча посмотрел в окно, словно не желая разговаривать. Потом нехотя ответил:

– Многих знаю… А вы что, там были?

– Нет, я здесь тоже в горячей точке нахожусь. Только враг у нас более замаскированный. Впрочем, что я тебе рассказываю – ты ведь тоже стал на их сторону…

Парень молчал.

– Послушай, Кукушкин, – продолжил Костров, – давай с тобой просто прикинем твою перспективу. Она у тебя такая: либо ты увязнешь в уголовном деле и получаешь за убийство авторитета, которого ты взорвал, пятнадцать-двадцать лет, либо ты погибаешь тут, в следственном изоляторе. Как ты понял, ты в коллектив зэков не вписался. Мне коллега сказал: пошли слухи, что ты якобы бывший милиционер…

– Ну, это уже подлянка! – отозвался Кукушкин.

Костров внимательно посмотрел на него:

– В каком смысле?

– Ну, то, что вы меня за мента пытаетесь выдать. Ясно ведь, что это вы пытаетесь подлянку подкинуть. Вы же прекрасно понимаете, что это для меня значит, если я буду не в «красной» хате.

– Я понимаю. Поэтому я и пришел с тобой поговорить. Видишь ли, подразделение, в котором я работаю, довольно специфическое и работает с организованной преступностью как бы изнутри.

Кукушкин внимательно посмотрел на Кострова:

– Короче, вы хотите меня завербовать?

– Правильно понял. Но не просто завербовать, а чтобы ты работал на нас, разоблачал преступные элементы, боролся с ними. Как ты на это смотришь?

Кукушкин пожал плечами:

– Предположим, я соглашусь. Какие тогда у меня будут перспективы и гарантии?

– Дело мы твое закрываем, освобождаем тебя. Ты выходишь на свободу, вливаешься в свой дружный коллектив – предварительно ты нам все про него рассказываешь: кто лидеры, где базируются, состав и так далее. Мы подписываем соответствующие документы о твоем сотрудничестве, это секретные документы, никто об этом знать не будет. Можно оформить призыв на службу во внутренние войска с переводом твоего воинского звания на наше. Одним словом, перспективы нормальные…

– Но есть маленький нюанс, – проговорил Кукушкин. – Допустим, вы направляете меня в преступную организацию, в которой я мог бы находиться сейчас или которую вы для меня подберете…

– Ну, допустим…

– Если я буду состоять в преступной организации бойцом или минером-взрывником, я же буду совершать преступления. Как мои действия будут квалифицироваться Уголовным кодексом и сочетаться с работой у вас? Выходит, вы будете покрывать мои преступления?

– Видишь ли, – сказал Костров, – если ты хорошо знаком… Впрочем, ты не можешь быть знаком с законом об оперативно-розыскной деятельности. В этом законе есть несколько разделов, некоторые из них секретные, которые говорят, что если человек, внедренный в преступную организацию, совершает преступление, квалифицируемое законом как не тяжкое, то ему будет определенное снисхождение – списываются эти преступления.

– А если, например, убийство? У меня же, как у минера, может быть только один вид преступлений – убийство с помощью взрывных устройств…

– Ну, если эти убийства происходят по линии ликвидации преступных элементов – воров в законе, уголовников, то мы на это закроем глаза. Но если убийство коснется коммерсантов или сотрудников милиции, то уж тогда извини, брат, будет другой разговор.

Кукушкин помолчал.

– Ладно, – проговорил он, – Олег Петрович, давайте сделаем так. Я вас понял. Дело серьезное и важное. Поэтому я хочу сказать вот что. Если это в ваших силах – а заодно я смогу убедиться, насколько вы сильны и порядочны, – то вы должны перевести меня в другую камеру, лучше в одиночку, чтобы я спокойно в течение двух дней подумал над вашим предложением. Можно мне два дня подумать?

– Да хоть три! – улыбнулся Костров. Он понял, что, скорее всего, Кукушкин согласится на его условия.

– Хорошо. Тогда в течение трех дней я буду думать. Потом приходите, и я даю вам ответ – либо да, либо нет. Так что?

– В принципе, я согласен. Но посмотри: если ты будешь думать три дня и примешь положительное решение, как объяснить твое отсутствие в преступной группировке, куда ты входишь…

Тут Кукушкин перебил его:

– Коллектив. А еще лучше – организация.

– Хорош, пусть будет организация. Так вот, три дня – это много. Они спросят тебя, где ты был эти три дня.

– Это уже мои проблемы, – ответил Кукушкин. – Я найду, что сказать. Так даете три дня?

– Да, хорошо. Сегодня у нас вторник. Я прихожу к тебе в пятницу.

Кукушкин стал загибать пальцы.

– А сегодняшний день мы тоже считаем?

– Тебя переведут к другую камеру часа через два. Так что можешь думать.