Пристрастие к смерти - Филлис Дороти Джеймс Страница 6

Бероун нравился Дэлглишу, но условия встречи были для него неудобны. В Брамсхилле его ждали лишь после обеда, и он планировал использовать свободное время, чтобы по дороге на север Гэмпшира посетить шерборнскую церковь Святого Иоанна, а еще уинчфилдскую, пообедать в пабе близ Стратфилд-Сэй и прибыть в Брамсхилл так, чтобы успеть нанести обычный визит вежливости коменданту перед лекцией, начинавшейся в половине третьего. Ему подумалось, что он достиг уже того возраста, когда человек стремится к удовольствиям не так страстно, как в молодости, однако непомерно огорчается, если его планы срываются. В связи с созданием нового отдела в СИ-1 у него много времени ушло на утомительные и не всегда безоблачные предварительные переговоры, и теперь он с облегчением настроился на мирное созерцание в одиночестве алебастровых скульптур, витражей шестнадцатого века и внушающего благоговейный трепет убранства Уинчфилда. Впрочем, скорее всего встреча с Полом Бероуном не грозила отнять у него много времени, так что, возможно, его планы еще могли осуществиться. Он оставил дорожную сумку в кабинете, надел твидовое пальто, чтобы защититься от утреннего осеннего ветра, и отправился в министерство на метро, до станции «Сент-Джеймс».

Проходя через вертящуюся дверь, он в который раз подумал, насколько больше нравилось ему готическое великолепие старого здания Уайтхолла. Он знал, что оно бесило сотрудников, в нем было неудобно работать. В конце концов, его строили тогда, когда помещения отапливались угольными каминами, которые обслуживала целая армия прихлебателей, и когда горы рукописных документов, тщательно составленных легендарными министерскими чудаками, позволяли руководить событиями, контроль над которыми теперь требует трех отделов и пары младших секретарей в придачу. Это новое здание, безусловно, было шедевром в своем роде, но если архитектор ставил перед собой задачу воплотить идею сильной власти, смягченной гуманизмом, то Дэлглиш не был уверен, что он в этом преуспел. Здание больше подошло бы для международной корпорации, чем для гигантского государственного аппарата управления. Особенно недоставало Дэлглишу писанных маслом портретов, облагораживавших величественную парадную лестницу Уайтхолла. Его всегда занимало, как художники разного уровня таланта справлялись с задачей возвеличить заурядные и порой непривлекательные черты своих моделей, используя для этого чисто визуальный прием: облачая их в великолепные наряды и придавая пухлым лицам выражение сурового осознания собственной причастности к имперской власти. Хорошо хоть убрали фотопортрет принцессы-цесаревны, еще до недавнего времени украшавший главный вестибюль. Он куда больше подходил для витрины какого-нибудь парикмахерского салона в Уэст-Энде.

Его с улыбкой узнали на входе, однако тщательно проверили документ и попросили подождать сопровождающего, хотя ему не раз доводилось бывать в этом здании на разного рода совещаниях и он неплохо ориентировался в здешних коридорах власти. Теперь осталось совсем мало пожилых мужчин-сопровождающих из бывших, в последнее время стали нанимать женщин. Те «пасли» своих подопечных с приветливой материнской сноровкой, словно хотели внушить им, что помещение может выглядеть как тюрьма, но быть милосердным, как дом престарелых, и что они опекают посетителей исключительно ради их же пользы.

Наконец Дэлглиша препроводили в приемную. Парламент был еще на летних каникулах, поэтому здесь царила непривычная тишина. Одна пишущая машинка была накрыта чехлом, единственный клерк сверял какие-то документы без всякой спешки, которая обычно определяла стиль работы министерской приемной. Еще несколько недель назад атмосфера тут была совершенно иной. Дэлглиш не в первый раз подумал, что система, требующая от министров руководить своими департаментами, исполнять парламентские обязанности, а по выходным выслушивать жалобы избирателей, должно быть, рассчитана на то, чтобы важные решения принимались мужчинами и женщинами, уставшими до полного изнеможения. Она обеспечивала также их полную зависимость от вышестоящих должностных лиц. Сильные министры пока еще действовали самостоятельно; более слабые превратились в марионеток. Их это отнюдь не всегда расстраивало. Главы министерств искусно скрывали от своих кукол даже едва заметные подергивания за ниточки. Но Дэлглишу не нужен был собственный источник информации о министерских сплетнях, чтобы не сомневаться: Пол Бероун не имел ничего общего с этим вялым раболепием.

Он вышел из-за стола и протянул Дэлглишу руку, словно это было их первое знакомство. Лицо у министра было строгое, даже несколько печальное, но оно совершенно преображалось, когда он улыбался. Сейчас он улыбался.

— Простите, что попросил вас приехать, не предупредив заранее, — сказал он. — Рад, что мы успели застать вас на месте. Не то чтобы это было особенно важно, но, боюсь, может стать таковым.

Всякий раз, когда Дэлглиш видел Пола, он вспоминал портрет его предка, сэра Хьюго Бероуна, висевший в Национальной портретной галерее. Сэр Хьюго был ничем не примечателен, если не считать его страстной, хотя и бесполезной преданности королю. Его единственным заметным деянием было то, что он заказал Ван Дейку свой портрет. Но этого оказалось достаточно, чтобы обеспечить ему бессмертие, по крайней мере в истории живописи. Их фамильный замок в Гэмпшире давным-давно перешел в другие руки, состояние сильно сократилось, но удлиненное грустное лицо сэра Хьюго в обрамлении воротника из изысканных кружев продолжало взирать на посетителей галереи с надменной снисходительностью типичного джентльмена-роялиста семнадцатого века. Сходство с ним нынешнего баронета было почти неправдоподобным. То же удлиненное лицо с высокими скулами, конусом сходящее к острому подбородку, те же широко поставленные глаза с приспущенным левым веком, те же бледные руки с длинными пальцами, тот же неподвижный, но при этом чуть ироничный взгляд.

Письменный стол был почти пуст. Для заваленного работой человека это был единственный способ не сойти с ума: в каждый данный момент работать только над одним делом, полностью на нем сосредоточиться, решить его и отложить в сторону. Дело, владевшее вниманием министра в настоящий момент, скорее всего было относительно не важным, решил Дэлглиш, поскольку на столе лежало лишь короткое письмо на листке белой писчей бумаги формата кватро. Бероун вручил его Дэлглишу, тот прочел:

«Член парламента от северо-восточного Хартфордшира, несмотря на свои фашистские пристрастия, становится выдающимся либералом, когда дело доходит до прав женщин. Но женщинам, видимо, следует остерегаться; близость к этому элегантному баронету может оказаться смертельной. Тереза Нолан, ухаживавшая за его матерью и жившая в их доме, покончила с собой после аборта. И именно он знал, где следует искать тело. Обнаженный труп Дайаны Траверс, их служанки, был выловлен из воды в день рождения его жены, во время вечеринки на берегу Темзы, — вечеринки, на которой он должен был присутствовать. Один случай — частная трагедия, два — неудачное совпадение, три — похоже на промах».

— Отпечатано на пишущей машинке со сферическим роликом, — сказал Дэлглиш. — Их не так просто идентифицировать. Бумага — самая обычная, такую продают везде, она тоже мало чем поможет. У вас есть какие-нибудь соображения: кто мог это послать?