Тайна моего двойника - Татьяна Гармаш-Роффе Страница 58

– Проверил, – прокряхтел он.

Девушка отпустила его руку. Игорь встал.

– Так как вас зовут?

– С тобой не велено разговаривать.

– А вы… ты и не разговаривай. Скажи только, как тебя зовут, и все.

– Не велено.

Она вышла. За дверью, закрывшейся ей вслед, раздались голоса. Игорь прижался ухом.

– Чего случилось, Кать?

Ага, Катя, значит.

– Да ничего, – ответила Катя, и ее шаги удалились.

Игорь растянулся на рыжем одеяле. Потолок был низким, нависал прямо над лицом.

Игорь закрыл глаза. Хорошо уже то, что он жив.

* * *

Визу для Джонатана пообещали к концу недели. Выйдя из консульства на широкий бульвар Ланн, я закурила. Джонатан ждал меня, подняв воротник куртки. День был пасмурным, низкие грязно-серые облака мотались прямо над головой, цепляясь за верхушки высоких деревьев бульвара, и отвратительный влажный ветер пробирал до костей.

Я не знала, что теперь делать, куда идти, чем заниматься. У меня раньше никогда не было такого состояния неопределенности. Все всегда было ясно и последовательно, организовано мной или Игорем, или просто-напросто обстоятельствами: утром можно было не торопясь позавтракать, потом были компьютерные курсы; возвращаясь домой, я заходила в магазины, а дома меня ждал обычный ассортимент домашних дел: заправить машины, стиральную и посудомоечную, пропылесосить, приготовить поесть, если мы собирались обедать дома, и прочие мелочи, всегда конкретные; вечер был с Игорем, по его программе – то гости, то элитные тусовки, или дома, что было лучше всего; в выходные надо было навестить маму – родители Игоря жили во Владивостоке, и я их никогда не видела… В общем, просыпаясь по утрам, я всегда знала, что я буду делать, зачем и почему.

Теперь же передо мной была серая и безрадостная, как этот день, пустота. Никто меня не ждал, никто меня не звал – ни люди, ни дела. Даже в Сорбонне были каникулы! И теперь никто не навязывал мне свою волю. Те, кто имел на это право – Игорь и мама, – были далеко и не могли позвонить мне и сказать: будь к пяти готова, мы выходим, или: приезжай сегодня ко мне, я соскучилась… А близко был Джонатан, но он ничего не посмел бы и не смог мне навязать: он был для этого слишком ненавязчив, слишком корректен. И он стоял рядом со мной, подняв воротник, и ждал, пока я выкурю свою сигарету и изъявлю какое-нибудь желание, которое он будет готов поддержать.

– Я к Шерил поеду, – сообщила я, придавив окурок каблуком: в тот период все урны в Париже были запечатаны, потому что террористы испытывали неодолимую тягу подкладывать в них бомбы.

– Поедем вместе? – ненавязчиво предложил он.

– Если хочешь.

Я очень ценю тактичность! В наших разговорах с Игорем мы частенько критиковали нашу русскую бесцеремонность; но сейчас мне ее не хватало. Мне как раз сейчас было бы кстати: сгреб бы Джонатан меня в охапку и увез куда-нибудь. Все равно куда – в ресторан, к себе, в кино на худой конец, но лишь бы проявил волю, решимость развеять мою хандру, решительность в своих чувствах ко мне! Но куда там, помилуйте, как можно, с его западно-аристократическим воспитанием, черт подери!

В палате Шерил оказался Ги. Я ему обрадовалась, как родному.

– Куда ты пропал? – завопила я, повиснув у него на шее.

– В отпуск ездил, в горы.

Действительно, его лицо было отмечено ярким и непрочным загаром зимнего горного солнца. Румянец во всю щеку свидетельствовал о том, что каникулы пошли ему на пользу. Новая прическа – он заплел свои длинные черные кудри в кучу мелких косичек – придавала ему вид рок-звезды. Видимо, беда, приключившаяся с Шерил, не подпортила ему здоровья. Впрочем, кто сказал, что между ними есть какие бы то ни было отношения? Начались ли они в ту ночь, которую он провел у Шерил? И вообще, начинаются ли отношения от одной ночи, проведенной вместе? Очень философский вопрос. И еще один, еще более философский: какое мое дело? Но сейчас Ги был как нельзя кстати – я явно нуждалась в смене лиц и обстановки.

– Вот, пришел навестить вас, а тебя, оказывается, уже выписали. Поздравляю! Ты прекрасно выглядишь. – Ги взял меня за плечи и развернул к окну, к свету. – И стрижка тебе идет. Ты стала еще красивее, чем была!

Джонатан нахмурился.

– Надеюсь, что Шерил тоже так похорошеет, когда выздоровеет?

Какая прелесть, не правда ли? Он просто-напросто не сомневается, что все обойдется и все будет прекрасно, и даже еще лучше, чем было, – и чего же, спрашивается, сидеть у постели неподвижной Шерил и страдать, когда все столь замечательно?

– Спроси у нее, что она об этом думает, – кивнула я на Шерил и только сейчас обратила внимание, что ее голова теперь тоже разбинтована и лицо ее, как недавно мое собственное, улеплено пластырями.

– Мы с ней уже поболтали, – беспечно ответил Ги. – Я ей про горы рассказал. Там так классно было! Отличная компания подобралась! Знаете, как мы Рождество отмечали? Ночью с факелами на лыжах катались – с ума сойти можно!

– Ты только сегодня вернулся? – поинтересовался Джонатан.

– Ага. Я на видео наше факельное катание снял, хотите, покажу?

– Хочу, – сказала я.

Мне было совершенно безразлично, как Ги отмечал Рождество, но мне следовало занять свои мозги чем-то более продуктивным, чем перебирание мешка с неразгаданными тайнами и покушениями на нас с Шерил.

– Поехали ко мне!

– Ги, мы пришли, чтобы побыть с Шерил, – сухо сообщил Джонатан.

– Ну, я вас подожду. Пойду в курилку. Ты не хочешь со мной, Оля?

– Нет, я с Шерил побуду.

– Джонатан, ты пойдешь?

Вот компанейская душа, сигарету не может выкурить в одиночестве!

– Я не курю.

– Да оставь ты девочек наедине немножко, дай им поболтать про свое, про девичье!

Помявшись, Джонатан вышел вслед за Ги.

Удивительно, но Ги был прав: мне действительно хотелось остаться с Шерил наедине. Как только они вышли, я наклонилась к ней близко-близко и сказала:

– Шерил, моя Шерил, теперь я точно знаю – мы с тобой сестры.

Шерил не шелохнулась, даже веки не дрогнули.

– Ты родилась в Москве… Помнишь, тебе Кати говорила, что ты никогда не станешь настоящей американкой? Теперь я знаю почему. Ты русская, Шерил, слышишь? Ты родилась в Москве, и мы с тобой сестры, сестры-близнецы! И это точно!

Глазные яблоки заходили под прозрачно-голубыми веками.

– Да-да, сестричка, это так! – заверила я на случай, если это беспокойство век выражало сомнение.

Шерил открыла глаза.

В этих глазах не было взгляда. Это были просто глаза, невидящие, сосредоточенные на каких-то неведомых и невидимых образах, существовавших в другом мире, в том мире, в котором пребывала сама Шерил. Но она открыла глаза!