Смерть в Византии - Юлия Кристева Страница 56

До тех пор мне и в голову не приходило, что папа мог быть ксенофобом, русофобом или антисемитом, ведь он всю свою жизнь посвятил отношениям между народами — объездил весь мир, а однажды привез свое семейство в Санта-Барбару, чтобы служить Республике. Понимаешь? После того случая я уж и не знаю, что думать. Существует ненависть (назовем ее бессознательной), которую лучше не ворошить. Это было единственным эмоциональным взрывом моей матери, если можно так назвать уход в себя, в молчаливое порицание.

За те полтора десятка лет, которые я прожила отдельно от нее, покинув отчий дом, наши облеченные в куртуазную форму и растянутые по времени стычки не предвещали того, какое горе свалится на меня, когда ее не станет. Я ведь считала себя бережёной от горя после того, как отдала дань, отчаянию по смерти папы. Я была словно одета в броню. Тебе да и никому другому — не представить себе Стефани Делакур безутешно рыдающей, словно девочка-сирота! И тем не менее это так. Я плачу не на каком-то языке, я плачу без слов, вспоминая ее взгляд, ее одиночество и это молчание, ставшее мне колыбелью, отчизной. Мне вдруг становится ясно, как много существует на свете того, что мне уже не делать без нее. Ну например, некому будет послать фотографии, на которых мы с Джерри во время каникул. Эти снимки — где мы с ним будем, к примеру, среди роз, на пляже в Мартре или в дансинге в Пергола — никому другому не интересны. Только ей, а ее нет. Может, они будут интересны тебе? И много чего еще, менее личного, более серьезного, что я совершила, заботясь о сохранении достоинства, не зная, что то было ее достоинство, поскольку она направляла меня. Скажу тебе больше: без нее я способна вообще все забросить.

Не бойся: у меня есть Джерри, буду продолжать ради него, обещаю, ты непременно увидишь меня снова в Санта-Барбаре. Но другой. Я утратила чудесную птицу, чьи крылья несли меня. Храню молчание Кристины, вручаю его и тебе.

Стефани.

P.S.

Я медлила с отправкой этого мейла, думала, напишу еще, но нет: траур, тягостное состояние, лень.

Есть кое-что новенькое по поводу Себастьяна. Джерри, сын Глории, которого я нежно люблю и который всегда будет удерживать меня в Париже, нравится тебе это или нет, этот ребенок, которого окружающие зовут инвалидом, просто потрясает меня своими подвигами в области информатики. Теперь, когда он подрос, я обращаюсь к нему со всеми затруднениями, возникающими у меня — увы, нередко — с компьютером. Короче: шаг за шагом — потом объясню — Джерри сумел проникнуть в память ноутбука твоего дяди Себастьяна!!! Я сообщила ему несколько возможных тайных кодов, соответствующих датам, связанным с биографией Анны Комниной: дата рождения в 1083-м, встреча с Эбраром Паганом весной 1097-м, замужество осенью 1097-м, начало работы над «Алексиадой» в 1138-м, окончание в 1148-м. Так вот, подошло число 1097: Охридское озеро, Эбрар Паган, ну, ты знаешь… Но именно Джерри додумался до того, как войти сперва в компьютерную сеть университета Санта-Барбары, затем в сеть кафедры, а уж после — с этим подсказанным мною кодом — в персональный компьютер Себастьяна… Я даже не желаю знать, как все это умещается в его хорошенькой головке. Минуя подробности, сообщаю:

Первое: Себастьян жив и продолжает сочинять «Роман об Анне».

Второе: он идет по следам Эбрара Пагана, своего предка, вашего с ним предка, которым пожертвовала Анна ради государственных интересов.

Третье: менее чем через неделю он прибудет в Пюи-ан-Велэ. Такой вывод мне позволяет сделать его одержимость вопросами веры. Он создал свой собственный мир, полный фресок, церквей, соборов, ищет Святую Святых и неминуемо окажется у истоков крестовых походов, в «Salve Regina».

Не спрашивай пока более ни о чем. Позже все объясню. Лучше позаботься о том, чтобы за ним была установлена слежка и его можно было схватить на месте: Фулк Вейль смог бы помочь тебе в этом — связать тебя с французской полицией, у которой, говорят, дел невпроворот в связи с кризисом охранных структур в данный момент. Встречаемся в соборе в Пюи. Поторопимся. Обнимаю. До скорого!