Клоунада - Уолтер Саттертуэйт Страница 55

Но сейчас она находилась не в Англии, потому что стояла на другом конце комнаты парижской квартиры, во Франции.

* * *

Остров Сен-Луи, Париж

11 мая 1923 года

Дорогая Евангелина!

Фил Бомон в Париже. Скорее всего, именно его я видела сегодня в магазине «Бон Марше».

Наверное, искал всякие безделушки для своей пассии.

Я не хочу говорить о нем плохо. На самом деле я вообще не хочу говорить ни о нем, ни о его пассии, ни о вечеринке у Гертруды Стайн, где я их обоих увидела.

Зато я там познакомилась с Эрнестом Хемингуэем. Он оказался совсем, совсем НЕ таким, каким я его себе представляла. Когда мы остались с ним наедине в кухне мисс Стайн, он… нет, об этом я тоже не хочу говорить. По крайней мере, пока.

Разумеется, познакомилась я и с Гертрудой Стайн. Она мне очень понравилась. А еще я познакомилась с Эриком Сати и другими писателями и несколькими парижскими художниками. Когда-нибудь я о них тебе расскажу. И о том, что произошло на кухне мисс Стайн.

Да, еще я познакомилась с французом, который работает вместе с господином Бомоном, и он рассказал мне кое-что весьма интересное о Сибил Нортон. Я напишу тебе об этом вместе со всем остальным.

Ты помнишь Теду Бара в роли вампирши в «Был ли дурак? (Поцелуй меня, мой дурачок!)». Так вот, это тот тип женщин, который, вероятно, привлекает господина Бомона, — стройные, миниатюрные соблазнительницы (в данном случае просто пигалица).

Знаешь, кто была эта его пассия? Нет, конечно, не знаешь.

Это была Роза Форсайт, вдова мужчины, который умер, а я как раз занимаюсь расследованием его смерти. И она, вся с иголочки, еще разгуливает по Парижу в коротком платье (с заниженной талией и высоким воротником), когда тело ее мужа еще не остыло в могиле.

Ладно. Хорошо. Через два месяца после смерти он наверняка чуть-чуть подостыл. Не могу с тобой не согласиться. Но ты бы ее видела, Ева, — она вьюном обвивалась вокруг господина Бомона. И господин Бомон явно не противился. Глядя со стороны, ему это даже доставляло удовольствие.

Ты можешь, конечно, сказать, что господин Бомон, вполне вероятно, работает над тем же делом, что и я, и наверняка сопровождает эту дамочку затем, чтобы получить от нее какие-то сведения. Но я видела их, Ева. Видела, как они себя вели. И, между прочим, могу тебе сообщить, что для того, чтобы добыть у женщины какие-то сведения, не требуется нечеловеческих усилий. Нечеловеческие усилия требуются только для того, чтобы остановить поток этих сведений. Поверить не могу, как она о нем отзывалась, пока он беседовал с мисс Стайн.

Но я не желаю об этом говорить.

Лучше расскажу, как я провела утро вместе с Эжени в салоне Вирджинии Рендалл. Мисс Рендалл американка и живет одна в Париже вот уже десять лет с той поры, как приехала сюда в восемнадцать лет. Она просто потрясающая. Стройная и высокая (не то что некоторые), с громадной копной золотисто-каштановых волос, которые ниспадают на прямые плечи и обрамляют прекрасное овальное лицо. Глаза огромные, фиалкового (да, фиалкового!) цвета, губы четко очерчены, кожа гладкая, без единой морщинки. Думаю, мало кто может с ней сравниться.

Кстати, глаза у той пигалицы голубые и, должна признать, довольно привлекательные. Особенно если не обращать внимания, как, вероятно, делает господин Бомон, на их лихорадочно-хищный блеск, похожий на свет фонарей в каком-нибудь борделе.

Впрочем, довольно.

Мисс Вирджиния Рендалл тоже в некоторой степени соблазнительна, но она добродушная. И умная. И культурная, и уравновешенная. Она рисует, и весьма недурно. Говорит на безукоризненном — парижском — французском и, кроме того, пишет на нем стихи.

(Я уже упоминала, что она высокая?)

Короче, в общем и целом, она такая — богатая, красивая и талантливая, и я должна была бы ее быстро возненавидеть, если бы она с самого начала не была так добра ко мне.

Ее дом, но сути, настоящий особняк, стоит на улице Жакоб. Его строили в стиле Возрождения, и архитекторам это удалось, да еще как. Высокие потолки украшены искусной лепниной, пол покрыт серым мрамором, напоминающим атлас, оштукатуренные красные стены увешаны старинными портретами в роскошных позолоченных рамах. Обстановка просто загляденье: полированная мебель «чиппендейл» и «хепплуайт», [59]премилые кресла и столики эпохи Людовика XVI. Во всех комнатах — мягкие диваны, кушетки и диванчики на двоих, заваленные вышитыми подушками и задрапированные леопардовыми шкурами и бархатными покрывалами. Каждый отдельный предмет на редкость элегантен и бесценен, но, разбросанные в (почти) очаровательном беспорядке, все они создают такую атмосферу уюта и покоя, что об их бесценности (почти) забываешь.

Когда мы с Эжени прибыли сюда в четвертом часу (прямиком из «Бон Марше»), после моей несостоявшейся встречи с неуловимым господином Бомоном, дом был полон людей и шума. Гости болтали везде и всюду: кто-то сидел, кто-то стоял, кто-то переходил из комнаты в комнату. Сначала я не заметила ничего необычного, разве что некоторые мужчины во фраках и бриджах казались несколько разряженными для ранней вечеринки. Но когда Эжени провела меня через толпу, чтобы представить хозяйке, я сообразила, что это были даже вовсе не мужчины. А женщины, одетые как мужчины. У большинства были коротко стриженые волосы, напомаженные, как у мужчин. У некоторых были маленькие усики с аккуратными причудливыми завитушками, наведенными тушью на щеках. Французы очень серьезно относятся к своим усам, если даже эти французы на самом деле француженки.

Французов в комнате не было, как и вообще — никаких мужчин.

Я повернулась к Эжени. Она с улыбкой наблюдала за мной.

— Qui, — просто сказала она.

— А… вы? — спросила я. Naturellement, по-французски. Я не сказала ни слова по-английски с той поры, как уехала из Сен-Пья.

Все еще улыбаясь, она слегка пожала плечами.

— Ну, разумеется.

— А, — сказала я. Госпожа Эпплуайт порадовалось бы моей sangfroid. [60]Ты же помнишь, она всегда говорила, что над моей sangfroid надо работать. Теперь же, глядя на меня, она пришла бы в восторг и украсила меня лентами с ног до головы.

Если честно, Ева, то это была вовсе не sangfroid, а просто шок. Мне такое и в голову никогда бы не пришло. Что, несомненно, говорит о моих безусловных детективных способностях.

Но вернемся к мисс Рендалл. Она сидела на диване в солнечной комнате и беседовала с одним из faux [61]французов. Заметив Эжени, она широко распахнула фиалковые глаза, радостно улыбнулась, похлопала свою собеседницу по руке, встала и проплыла сквозь толпу, слегка наклонив гордую головку и раскинув изящные руки. На ней была широкая шелковая красная юбка с поясом и широкая блузка цвета лаванды с рукавами фонариком и большим открытым воротником. На шее — колье с большим аметистом посередине. Немногие рыжие женщины рискнут нацепить на себя столько красного, но фиалковый цвет глаз ей это позволял, и она выглядела шикарно.