Печать Медичи - Тереза Бреслин Страница 55

Ученики и подмастерья начали покидать хозяина.

Как и многие другие, они направлялись в Рим. Теперь там работал Рафаэль, а скульптор Микеланджело выполнял фреску в Ватикане, на потолке Сикстинской капеллы. Говорили, что на ее завершение уйдет несколько лет. Римляне хвастались, что, пока этот проект не закончен, в Риме найдется работа для всех художников Италии. А ведь кроме этого там можно было найти много обычных заказов. Наш маэстро, казалось, не слишком переживал из-за потери своих подмастерьев. Его беспокойный, пытливый ум был занят большим числом других задач, поэтому исправление ущерба, причиненного картине огнем, было поручено Грациано. А на плечи Фелипе он возложил задачу переговоров с членами городского Совета, которые уже начали интересоваться, когда же будет закончена фреска в зале Палаццо Веккьо.

В те дни маэстро получал много просьб написать ту или иную картину, и к тому же на него давили иностранцы. Французский королевский двор в Милане в последнее время с особенной настойчивостью звал его к себе. Французы беспрестанно присылали ему свои приглашения, а теперь собирались отправить петицию здешнему городскому Совету и потребовать освободить хозяина от флорентийского контракта. Кроме того, продолжался долговременный спор об одной работе, выполненной хозяином для Братства Непорочного Зачатия в Милане. Монахи считали работу незавершенной и отказывались платить. Но я был уверен в том, что это использовалось как предлог для того, чтобы побудить маэстро поехать в Милан и решить все вопросы. И хотя во Флоренции оставались еще дела, требовавшие его внимания, хозяин был решительно настроен на то, чтобы покинуть город. Он говорил, что хочет вернуться туда, где жил в прежние годы и работал над проектами, требовавшими всех его знаний и умений — и как инженера, и как архитектора, и как художника, и где французы готовы были, кажется, по достоинству оценить все его таланты. Да и Фелипе был бы рад, если бы удалось покончить раз и навсегда с нападками Пьеро Содерини и его Совета, которые теперь, как он и предсказывал, требовали возвращения лесов.

— Интересно, нашли бы они недостающие перекладины, если бы мы разобрали их на мелкие куски, а потом упаковали и отослали им по раздельности? — спросил нас Фелипе.

— Ни за что бы не нашли! — рассмеялся Грациано. — Да эти невежды не нашли бы и собственной задницы, чтобы ее подтереть!

Грациано страстно желал скорее оказаться в Милане, при цивилизованном французском дворе, где, по его мнению, царил высокий стиль, все блистали остроумием, а главное, было множество дам, способных его утешить.

А Салаи? Наверное, он поехал бы туда же, куда и маэстро, хотя было сомнительно, что при своем хитром и изворотливом складе ума он по-настоящему любил мессера Леонардо.

Он был ему предан. Он не сбежал, как другие ученики, но, возможно, не сделал этого из собственных эгоистических побуждений. У него были определенные способности к рисунку и живописи, и поэтому, воспользовавшись репутацией мастерской да Винчи, он мог получать частные заказы и пополнять свой собственный кошелек. Иногда он просил хозяина набросать чей-нибудь портрет, а потом заканчивал его, используя материалы из наших кладовых. Фелипе хватало мудрости не высказываться на сей счет, но это создавало известное напряжение между ними.

Хозяин либо не замечал этого, либо это его не волновало.

Он проводил все больше времени в том доме, где я нашел его в день, когда случилось несчастье, — в доме донны Лизы.

Ее дом стал для него приютом. Теперь там, где он помог ей справиться с ее горем, она поддерживала маэстро в его собственных бедах. У него почти не было друзей среди женщин, и она сделалась одной из немногих. Она занималась самообразованием, постепенно собрала небольшую библиотеку античных и современных книг, и они обсуждали эти книги. Он уважал ее за это, а также за то, что она сумела после такого несчастья восстановить свои физические и душевные силы.

Он вообще восхищался силой и стойкостью женщин.

— Женщины, которые выходят замуж и имеют детей, живут, пока полностью не изнашиваются от деторождения, — сказал он мне однажды, когда мы вышли из ее дома. — Несколько лет назад я вскрывал труп женщины, родившей тринадцать детей. Ее таз оказался полностью изуродован бесконечными родами. При этом из всех ее сыновей и дочерей выжил лишь один. Так что несчастной пришлось испытать и телесную боль родов, и душевную муку потери детей.