Тайна "Сиракузского кодекса" - Джим Нисбет Страница 54

Молчание.

— Вы думали, я простой алкаш, да?

— Нет, — сказал Бодич, — я думаю, вы пьяны. Сколько вам лет?

— Шестьдесят три.

Бодич ошеломленно взглянул на него.

— На два года старше меня.

Дэйв прищурился.

— Вам стоит почаще смотреться в зеркало, лейтенант. Синеватый оттенок губ указывает, что у вас в крови недостаточно кислорода.

Бодич тронул рукой губы.

— Вам могут помочь антиоксиданты, — любезно добавил Дэйв. — Попробуйте класть побольше оливок в свой мартини. В оливках полно витамина Е, кха-кха-кха.

— Я д-думал, это у меня синие губы, — сказал я.

— Существует каталог библиотеки Гиббона, — продолжал Дэйв. — Вам это известно, лейтенант?

— Вообще-то, — кивнул Бодич — сержант Мэйсл провела исследование каталога, чтобы подобрать материал по этой истории — как я пытался вам сказать.

— И?.. — спросила Мисси.

— Ничего, — ответил Бодич. — Очевидно, если бы Гиббон знал о Теодосе, Али или «Сиракузском кодексе», он бы на него сослался.

— А теперь, — задумчиво проговорила Мисси, — если я правильно экстраполирую намеки… «Сиракузский кодекс» нашелся?

— Ага, — сказал Бодич.

— И вы расскажете нам, что произошло?

— Все в свое время.

Он перевернул страницу заметок.

— Мальцу с большим трудом удалось добраться до Феодоры; ее охраняли с фанатичным усердием. Как и следовало ожидать, среди ее придворных шло соперничество, образовывались клики и велись интриги, и вся эта толпа окружала ее. Однако в конце концов Али удалось найти дальнюю родственницу, которая служила в дамской свите Феодоры. Интрига тянула за собой интригу. Али, например, чтобы укрепить основание дела, для начала переспал с той дамой, своей собственной родственницей. Он не слишком мучился по этому поводу, пишет он, потому что она была весьма привлекательна. С другой стороны, ни он, ни Теодос не могли знать наверняка, на что идут. Единственное, что они твердо знали — это что Феодора — мать Теодоса и что Теодос может это доказать.

— Доказать? — поразилась Мисси. — Каким образом?

— Его отец завещал ему драгоценный перстень. Это кольцо тогда — и теперь — потянуло за собой много бед. «Кодекс» предполагает, но не утверждает, что это был перстень самой Феодоры, и существует запутанный апокрифический рассказ из другого источника, будто она воспользовалась им, чтобы открыться перед Юстинианом, который затем ради него женился на ней. Хотя это сообщение загадочно расходится с тем, что мы находим в «Кодексе», оно, кажется, коренится в том же недоразумении, из-за которого Теодоса называют Иоанном. Не то чтобы в то время не было других Иоаннов — их хватало с избытком. Как и у их тезки Крестителя, их имени обычно придавалось определяющее прозвище. Иоанн Рубщик, например, был сборщиком налогов и получил свое прозвище за привычку обрезать монеты, проходившие через его руки. Были там Иоанн Каппадокиец и Иоанн Горбун — который, кстати, фигурирует в истории Феодоры. Но я уклонился от темы. Али в своем «Кодексе» упоминает не одно и не два, но три кольца и говорит, что Манар на смертном одре завещал одно из них Теодосу, вместе со взрывным известием, что императрица Римской империи, пресловутая Феодора, — мать мальчика.

Али с большими подробностями описывает перстень с маленьким, но очень красивым аметистом исключительно глубокого красновато-лилового оттенка. «Винно-красный» — вставляет греческий писец, очевидно предпочтя гомеровский эпитет тому, который мог использовать Али. Камень был скромного размера, но необычной огранки — то, что современные ювелиры называют «кабошон», то есть камень без граней, зашлифованный в полушарие или купол. Он был вставлен в золотую оправу, тоже скромную, но необычайно тонкой работы и большой ценности. Перстень был сделан ремесленником, говорившим на дравидийском, работавшим на торгового партнера Манара из Южной Индии.

— Нет, — перебила Мисси, — но как же Манар мог быть уверен, что Феодора узнает перстень столько лет спустя?

— Хороший вопрос, но ответ еще лучше.

— И каков же он?

— Манар знал, что у Феодоры имеется, или имелось раньше, его точное подобие.

— Откуда знал? — спросил Дэйв.

— Он сам его ей подарил, — в один голос догадались мы с Мисси.

— Именно так, — подтвердил Бодич. — У него было два перстня, изготовленных одновременно. Ирония в том, что первый перстень послужил выкупом Феодоре за жизнь сына. Манар заказал перстни, когда она была беременна, но ей показал только один из них. Когда ребенок родился, они заключили сделку.

— Перстень за ребенка. Для такого рода сделок должно существовать название, — сказала Мисси.

— Усыновление в благородном обществе? — предложил я.

— А Феодора знала о втором перстне?

— Очень проницательный вопрос, мисс Джеймс, и ответ на него, по-видимому: нет, — кивнул Бодич. — Не знала, пока не появился Теодос и не показал ей его.

— Семнадцать лет спустя.

— Верно.

— Этот Манар, кажется, сам был довольно проницательным типом, — сказала Мисси.

Дэйв кивнул.

— Он предусмотрел и задумал удар на семнадцать лет вперед.

— Ну, — подтвердил Бодич, — как указывает сержант Мэйсл, Манар был одним из очень немногих известных нам людей, которым удалось взять верх над Феодорой. Она считалась, и считается до сих пор, наиболее коварной фигурой в западной истории, исповедующей макиавеллиевские принципы.

— Все же Манар совершил ошибку, открыв сыну имя матери, — напомнил Дэйв.

— Верно, — признал Бодич. — Однако он, надо полагать, был весьма любопытным типом. К сожалению, как и многие герои этой истории, Манар затерялся во времени, остался мучительной загадкой. Но подкупить Феодору, чтобы она доносила ребенка, было, вероятно, не слишком трудно. Она выросла в балагане. Пожалуй, ей только и требовалось, что крыша над головой, еда два-три раза в день, да, может быть, немного денег. Манар мог быть уверен, что подобная драгоценность ее соблазнит. Кроме того, надо думать, Манар заверил любовницу, что ребенок не будет ей обузой.

— Так, значит, существуют — или существовали — два перстня с аметистами, — заключила Мисси. — Но вы упомянули третий.

— Терпение! — Бодич глотнул кофе, снова перевернул страничку своих записей и прочел:

— Аудиенция у Феодоры.