Капитан Перережь-Горло - Джон Диксон Карр Страница 54

В море находились французские военные корабли!

Неудивительно, что береговая артиллерия молчала. Бонн или его адмиралы решили использовать свой флот против английского фрегата, проплывавшего вдоль берега без единого выстрела.

Но могло ли это быть? Ведь все корабли Бонн были блокированы в порту или скрывались от Нельсона у испанских берегов. Британское адмиралтейство знало об этом; они позволяли «Медузе» дразнить береговые батареи, так как при этом у нее, по крайней мере, оставался шанс на спасение, но они никогда не разрешили бы фрегату плыть навстречу военным кораблям, ибо это явилось бы простым самоубийством.

Тогда почему же…

Лакей Виктор в «Парке статуй» – агент Жозефа Фуше – сделал одно замечание, которое внезапно вспомнилось Алану.

«В зависимости от этого, месье виконт, они поступят с этим английским кораблем!.. Если месье Декр не может вывести в море флот, то у нас, по крайней мере, достаточно императорских канонерок».

Императорские канонерки – вот в чем дело!

Конечно, даже несколько канонерок едва ли отважились бы вступить в бой с сорокачетырехпушечным фрегатом, который просто разбросал бы их по воде. Однако каждая из этих канонерок – маленьких, но чрезвычайно быстроходных – была снабжена тремя двадцатичетырехфунтовыми орудиями, а также одной кормовой и двумя носовыми пушками. Если их умело и решительно использовать, то они могли справиться даже с самим дьяволом.

Французы уже устали от постоянных оскорблений. Их матросы, возможно, были неважными моряками, но по смелости не уступали солдатам. А для Алана хуже всего было то, что Булонский флот мог поднять такую пелену дыма, что никакие сигналы с утеса не будут видны на «Медузе».

Где-то далеко впереди Алана, скакавшего по улице Объединения, послышались глухой выстрел тяжелого орудия и приветственные крики, доносившиеся явно не с плац-парада.

Конечно, Алан не мог поклясться, что это был выстрел двадцатичетырехфунтовой пушки – на фрегате были только восемнадцатифунтовые, – но это было явно тяжелое орудие, причем стрелявшее не на берегу. Если бы он услышал еще раз…

Однако то, что услышал Алан, было не пушечным выстрелом, а быстрым топотом копыт за его спиной и голосом, четко прозвучавшим на пыльной, пустынной улице.

– На этот раз я до вас добрался, – сказал лейтенант Ханс Шпайдер.

Несущийся галопом между домиками с песчаными дорожками, он не походил на Шнайдера прошлой кошмарной ночи, скачущего с вымазанным сажей лицом под пламенеющим небом. Теперь на нем вновь был сверкающий мундир, а гнедая лошадь под ним лоснилась, как на параде.

Однако его костлявое лицо было бледным, правая рука висела на перевязи, и он даже не пытался вытащить саблю, колотившую по боку лошади. В левой руке, придерживающей поводья, тоже не было оружия.

– Стойте! – кричал Шнайдер.

Дальнейшие события развивались так быстро, что Алан не успевал их осознавать.

Когда Шнайдер догнал его, устремив кобылу в сторону, чтобы его обойти, Алан увидел, как левая рука лейтенанта отпустила поводья и метнулась к его правому боку.

Из седельной кобуры Шнайдер выхватил длинный кремневый пистолет. Ловко поймав поводья левой рукой, он развернул лошадь в облаке желтовато-белой пыли и оказался лицом к лицу с Аланом на расстоянии двадцати футов от него. Вновь опустив поводья, Шнайдер поднял пистолет в левой руке.

Алан успел вытащить онемевшими пальцами свой пистолет из-за пояса. Оба оружия сверкали дулами на солнце. Прицелившись в сердце врага – в точку под отделанным серебром голубым доломаном, Алан спустил курок.

Пистолет дал осечку, безвредно щелкнув.

Крики и духовой оркестр с новой силой загремели на Марсовом поле. Шнайдер не стрелял, но держал пистолет наготове с торжествующей усмешкой на скуластой физиономии.

«Он держит оружие в левой руке, – лихорадочно думал Алан, – и может промахнуться даже на таком расстоянии. Скачи прямо на него!»

– Глупо! – послышался надменный голос Шнайдера. «Нет, лучше спрыгнуть с коня и атаковать его пешим.

Если удастся вытащить его из седла…»

– Разве я сказал, что намерен убить вас? – осведомился Шнайдер, приподняв светлые брови. – Я не желаю причинять вам вреда. По крайней мере, теперь.

Эти невероятные слова заставили Алана застыть как вкопанного.

– Если так… – начал он.

– Именно так, – ответил Шнайдер. – Уже некоторое время я следую за вами и устраняю с пути тех, кто мог бы остановить вас. Стал бы я играть роль эскорта, если бы намеревался причинить вам вред?

– Я не знаю, какую роль вы играете. Но если это правда, опустите пистолет и дайте дорогу!

«Медуза», должно быть, приближалась. Алан снова услышал выстрел тяжелого орудия с моря.

– Нет, – ответил Шнайдер, – пока вы не дадите мне обещание.

– Какое обещание?

– Предоставить мне убежище.

– Что?!

– Я не могу пускаться в подробности даже на пустой улице. Но если вы поедете в Англию, то возьмете меня с собой и обеспечите там безопасность. Понятно?

Рванувшись вперед, Шнайдер, невозмутимо сидевший в седле, оказался справа от Алана, который почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове, когда он осознал, что его ночные подозрения подтверждаются.

– Так вот оно что! – воскликнул он.

– Берегитесь! – предупредил Шнайдер, его лицо приняло угрожающее выражение, а палец напрягся на спусковом крючке.

– Вы наемный убийца капитана Перережь-Горло! – продолжал Алан. – Позапрошлой ночью я искренне сказал своим спутникам, что вы готовы продолжать убивать по его приказу. Но я был не прав: на этот раз капитан Перережь-Горло не давал вам такого приказа. Прошедшей ночью вы убили очередного часового по собственной воле и пытались навлечь подозрения на Жозефа Фуше. Теперь вы опасаетесь, что капитану Перережь-Горло это не понравится и он захочет вам отомстить. Вот почему вы ищете убежища в Англии!

– Я сказал вам – берегитесь! – прошипел Шнайдер. – Именно на этой улице я подстрелил дурака гвардейца за его наглость. Вы получите то же самое, если будете вести себя подобным образом! Даете вы обещание или нет?

– Нет, ублюдок! – крикнул Алан, окончательно выйдя из себя. – Ты не получишь убежища ни в Англии, ни где бы то ни было!

Ответом послужил выстрел, оглушивший Алана, но не слышимый никем более из-за грохота оркестра и криков.

Инстинктивно Алан вздрогнул и закрыл глаза, но, открыв их вновь, увидел, что Шнайдер даже не спустил курок, все еще торчащий, словно клык, а сверкающее дуло пистолета не дымилось. На лице Шнайдера под высоким темным кивером выражение высокомерия сменилось тупым изумлением.

Лейтенант был очень крепок. Даже когда пистолет выпал из его руки, упал на землю и выстрелил сам собой, отчего копыта его лошади дрогнули, он оставался твердо сидящим в седле.