Наш человек в Гаване - Грэм Грин Страница 53

— Тогда я пошел один. Ну вас к черту! А я-то думал, что вам хочется посмотреть город. — Уормолд быстро вышел на улицу. Его машина стояла напротив. Он ни разу не оглянулся, но слышал за спиной шаги. Картеру так же не хотелось упустить его, как ему не хотелось упустить Картера.

— Ну и г-горячий яге вы человек, Уормолд!

— Простите. Я, когда выпью, почему-то злею.

— Надеюсь, вы не так пьяны, чтобы на кого-нибудь наехать?

— Пожалуй, будет лучше, если за руль сядете вы.

Он подумал: «Тогда он не сможет держать руки в карманах».

— Первый поворот направо. Теперь налево, Картер. — Они выехали на набережную; из гавани выходил узкий белый корабль — какое-то туристское судно отправлялось в Кингстон или в Порт-о-Пренс. Им были видны влюбленные парочки; перегнувшись через перила, они смотрели вниз, на лунную дорожку, оркестр играл еще не совсем вышедшую из моды «Я мог бы танцевать всю ночь».

— Ох, до чего же хочется домой, — сказал Картер.

— В Нотвич?

— Да.

— В Нотвиче нет моря.

— Когда я был мальчишкой, прогулочные катера на реке мне казались такими же большими, как этот лайнер.

«Убийца не имеет права чувствовать тоску по родине, убийца должен быть бездушным, как машина, вот и мне надо стать машиной», — думал Уормолд, нащупывая в кармане носовой платок, которым он сотрет отпечатки пальцев, когда настанет время. Но как его выбрать, это время? В каком закоулке, в каком подъезде? А если тот выстрелит первый?

— Кто ваши друзья. Картер? Русские? Немцы? Американцы?

— Какие друзья? — И он добавил очень искренне: — У меня нет друзей.

— Совсем нет друзей?

— Нет.

— Еще раз налево. Картер, а потом направо.

Они медленно ползли по узкой уличке; по обе ее стороны помещались ночные притоны: из-под земли звучал оркестр — словно голос отца Гамлета или музыка, которую часовые услышали под мостовой, когда бог Геркулес покинул Марка-Антония. Двое служителей в ливреях кубинских ночных кабаре наперебой зазывали их с тротуара напротив. Уормолд оказал:

— Давайте остановимся. Мне позарез нужно выпить прежде, чем мы двинемся дальше.

— Это публичные дома?

— Нет. В публичный дом мы поедем попозже.

Он подумал: «Эх, если бы Картер снял руку с руля и схватился за пистолет, — как бы мне тогда легко было в него выстрелить!»

Картер спросил:

— А вы это место знаете?

— Нет. Но я знаю этот мотив. — Странно: там играли «И мое безрассудство их просто бесит».

Снаружи висели цветные фотографии голых девушек и светились неоновые слова на международном языке ночных кабаков: «Аттракцион с раздеванием». Ступеньки, полосатые, как дешевая пижама, вели в погребок, где воздух был сизый от сигарного дыма. Что ж, место для казни подходящее, не хуже любого другого. Но сначала он должен выпить.

— Идите вперед, Картер.

Картер не решался. Он открыл рот и запнулся; Уормолд еще ни разу не слышал, чтобы он так долго не мог выговорить «г».

— Г-г-господи…

— В чем дело?

— Нет, ничего.

Они сели за столик и стали смотреть, как раздеваются; оба взяли коньяк с содовой. От столика к столику, постепенно разоблачаясь, переходила девушка. Сначала она сняла перчатки; какой-то посетитель покорно их взял, словно папку с входящими бумагами. Потом она повернулась спиной к Картеру и попросила его расстегнуть крючки на ее черном кружевном корсете. Картер неловко пыхтел над застежками, заливаясь краской, а девушка хохотала и поеживалась от прикосновений его пальцев. Он сказал:

— Извините, но я никак не найду…

Вокруг танцевальной площадки за столиками сидели мрачные посетители и наблюдали за Картером. Никто не улыбался.

— Вам, видно, в Нотвиче редко приходилось иметь с этим дело. Дайте я расстегну.

— Отстаньте!

Наконец он расстегнул корсет, девушка взъерошила его жидкие выгоревшие волосы и пошла дальше. Он пригладил волосы карманной щеточкой.

— Мне здесь не нравится, — сказал он.

— Вы боитесь женщин, Картер.

Разве можно застрелить человека, над которым так легко потешаться?

— Терпеть не могу такую жеребятину, — сказал Картер.

Они поднялись по лестнице. Боковой карман у Картера сильно оттопыривался. Конечно, он мог положить туда и трубку. Картер снова сел за руль и стал ворчать:

— Тоже невидаль — шлюхи раздеваются!

— Вы ей не очень-то помогли.

— Я искал, где у нее молния.

— А мне ужасно хотелось выпить.

— И коньяк дрянной. Не удивлюсь, если они к нему что-то подмешивают.

— Ну, ваше виски было куда хуже. Картер.

Он пытался разжечь свою злобу и не вспоминать, как этот бедняга неуклюже возился с корсетом и краснел от своей неловкости.

— Что вы сказали?

— Остановите машину.

— Зачем?

— Вы же хотели в публичный дом. Вот он.

— Но вокруг нет ни души.

— Двери и ставни здесь всегда закрыты. Вылезайте и звоните.

— А что вы сказали насчет виски?

— Да так, ничего. Вылезайте и звоните.

Место было подходящее, ничуть не хуже погребка (для этой цели, как известно, годится и глухая стена): серый фасад и улица, куда люди заходили только с одной малопочтенной целью. Картер медленно выпростал ноги из-под руля, а Уормолд пристально следил за его руками, за его неловкими руками. «Это — честная дуэль, — говорил он себе, — Картер куда больше привык убивать, чем я, да и шансы у нас равные: я ведь даже не уверен, что мой пистолет заряжен. У него куда больше шансов спастись, чем было у Гассельбахера». Держась рукой за дверцу, Картер снова замешкался. Он сказал:

— Может, разумнее отложить это на другой раз? Г-г-говоря откровенно…

— Вы что, боитесь, Картер?

— Я никогда не бывал в таких местах. Уормолд, это г-глупо, но меня не очень тянет к женщинам.

— Видно, тоскливая у вас жизнь.

— Я могу обойтись и без них, — ответил он с вызовом. — У человека есть дела поважнее, чем г-гоняться за юбками…

— Зачем же вы пошли в публичный дом?

И снова он удивил Уормолда своей откровенностью.

— Мне иногда кажется, что я хочу, но когда доходит до… — Он был на грани признания и наконец решился: — У меня ничего не получается, Уормолд. Не могу сделать то, чего они от меня хотят.

— Вылезайте из машины.