Высокая вода - Донна Леон Страница 53

— Вроде бы нет, но убийцы не пожалели времени на то, чтобы кое-что изъять из его папок и инвентарных списков.

— Значит, возможно, что синьор Ла Капра и был той козой, которую Бернадотт упоминал при своем партнере?

— Похоже на то, — согласился Каррара.

— Еще что-нибудь?

— Нет. Но мы были бы признательны, если бы ты мог о нем рассказать что-то еще.

— Я попрошу мою секретаршу отправить тебе все, что у нас есть на него и Семенцато.

— Спасибо, Гвидо. — И Каррара отключился. Что там пел граф Альмавива? "E mi farà il destino ritrovar questo paggio in ogni loco!» [[40]Такая судьба, похоже, была и у Брунетти — куда он ни совался, везде находил Ла Капру. Однако Керубино выглядел сущим ангелом по сравнению с Ла Капрой. Брунетти узнал достаточно, чтобы убедиться, что Ла Капра причастен к делу Семенцато, а возможно, и виновен в его смерти. Но все это были косвенные улики, не имевшие ни малейшей весомости для суда.

Он услышал стук в дверь и крикнул: «Avanti». Полицейский в форме открыл дверь, отступил назад и пропустил Флавию Петрелли. Когда она шла мимо полицейского, тот эффектно отсалютовал, прежде чем закрыть дверь. Брунетти нисколько не сомневался, кому была отдана эта честь.

На Флавии был темно-коричневый плащ, отороченный мехом. Холодок раннего вечера добавил цвета ее лицу, снова ненакрашенному. Она быстро прошла по комнате и взяла его протянутую руку.

— Значит, тут ты работаешь? — спросила она.

Он обошел стол и забрал ее плащ, необходимость в котором мгновенно отпала. Пока Флавия оглядывала кабинет, Брунетти повесил плащ на вешалку за дверью. Плащ был снаружи мокрый, как и волосы Флавии.

— У тебя что, зонтика нет? — спросил он.

Она бессознательно провела рукой по волосам и с удивлением посмотрела на сырую ладонь.

— Нет. Когда я выходила, дождя не было.

— Во сколько это было? — спросил он, подходя к ней.

— После обеда. Кажется, после двух. — Ее ответ был неточным, скорее всего она и правда не помнила.

Он подтащил второй стул к тому, который стоял перед его столом, и подождал, пока она сядет, прежде чем сесть напротив нее. Хотя Брунетти видел ее лишь несколько часов назад, он был поражен переменой в ее внешности. Этим утром она казалась спокойной и расслабленной, готовой по-итальянски солидаризироваться с ним в его доводах. Но теперь она была напряжена, о чем свидетельствовали морщинки вокруг ее рта, которых утром там точно не наблюдалось.

— Как там Бретт? — спросил он.

Она вздохнула, небрежным жестом пытаясь отмахнуться от вопроса.

— С ней сейчас разговаривать — все равно что с одним из моих детей. Она со всем соглашается, кивает, а потом делает то, что ей хочется.

— И что это в данном случае? — спросил Брунетти.

— Оставаться здесь и не ехать со мной ни в какой Милан.

— Когда ты уезжаешь?

— Завтра. Есть вечерний рейс, прибывающий туда в девять. У меня будет время, чтобы привести в жилой вид квартиру, а потом утром съездить в аэропорт еще раз и забрать детей.

— А она объясняет, почему не хочет ехать?

Флавия пожала плечами, как будто объяснения Бретт и реальность — совершенно разные вещи.

— Она говорит, что не позволит вытравить себя из собственного дома, что не побежит прятаться у меня.

— Это настоящая причина?

— Кто ее знает, что у нее за причина? — сказала она почти сердито. — Для Бретт достаточно хотеть или не хотеть. Ей не нужны доводы или оправдания. Она просто делает, и все.

Брунетти подумалось, что лишь человек с такой же силой воли может находить это качество таким возмутительным.

Хотя его подмывало спросить Флавию, зачем она пришла его повидать, он задал такой вопрос:

— Есть ли способ убедить ее поехать с тобой?

— Ясно, что ты ее плохо знаешь, — сухо сказала Флавия, но потом улыбнулась. — Думаю, что нет. Может, помогло бы, если б ей кто-нибудь велел не ехать, тогда она, вероятно, поехала бы назло. — Она покачала головой и повторила: — Ну точно как мои дети.

— Хочешь, чтобы я с ней поговорил? — спросил Брунетти.

— Думаешь, будет какая-то польза?

Теперь настала его очередь пожать плечами.

— Не знаю. Со своими детьми я не слишком хорошо справляюсь.

Она удивленно подняла глаза.

— А я не знала, что у тебя есть дети.

— Довольно естественно для человека моего возраста, не так ли?

— Да, наверно, — ответила она и подумала, прежде чем выдать следующее замечание: — Это потому, что я тебя знаю как полицейского, как будто ты не настоящий человек. — Прежде чем он успел что-то сказать, она добавила: — Ну да, понимаю, и ты меня знаешь как певицу.

— Разве знаю?

— Ты о чем? Мы же встретились, когда я пела.

— Да, но спектакль тогда уже кончился. А с тех пор я слышал твое пение только на дисках. Боюсь, что это не одно и то же.

Она долго смотрела на него, потом опустила глаза, потом опять подняла взгляд на него.

— Если бы я дала тебе билеты на спектакль в «Ла Скала», ты бы приехал?

— Да. С радостью.

Она открыто улыбнулась.

— А с кем бы ты пришел?

— С женой, — просто ответил он.

— А-а, — так же просто сказала она. Как содержателен может быть единственный слог. Улыбка на миг пропала, а когда вернулась, то была столь же дружеской, но чуть менее теплой.

Он повторил свой вопрос:

— Так ты хочешь, чтобы я с ней поговорил?

— Да. Она тебе очень доверяет, так что тебя может и послушать. Кто-нибудь должен убедить ее покинуть Венецию. Я не смогла.

Обеспокоенный отчаянием, прозвучавшим в ее голосе, он сказал:

— Я не думаю, что ей здесь грозит реальная опасность. Ее квартира надежна, и ей хватит здравого смысла никого не впускать. Так что она мало чем рискует.

— Да, — помедлив, согласилась Флавия, всем своим видом показывая, как все это для нее неубедительно. И как будто вдруг вернувшись откуда-то издалека и обнаружив себя в незнакомом месте, она огляделась и спросила, оттягивая горловину свитера от шеи:

— Ты должен здесь еще сидеть?

— Нет, я уже освободился. Если хочешь, я пойду с тобой и посмотрим, послушает ли она меня.

Флавия поднялась на ноги и подошла к окну, где постояла, глядя на завешенный фасад Сан-Лоренцо, потом вниз, на канал.